Деревня «Ветрогорье» утопала в предрассветной дымке, словно прячась от чужих глаз. Избы с соломенными крышами, почерневшими от времени, жались друг к другу, будто пытаясь согреться под холодным дыханием гор. Тропы, петляющие между огородов, терялись в тумане, а воздух был пропитан запахом хвои и дыма из печных труб – густого, как бабушкины сказки. На краю этого забытого богом места, в хижине с покосившимися ставнями и крышей, поросшей мхом, жила Элиана. Рыжие волосы, спутанные от ветра, зеленые глаза, будто вобравшие в себя цвет лесной чащи, и руки в царапинах от ежедневной работы в огороде – так её знали все. Сирота, воспитанная бабушкой Маргой, старухой с лицом, изрезанным морщинами глубже, чем тропы в горах.
– Эли, не забудь набрать кореньев у ручья, – проговорила Марга, раздувая угли в очаге. Её голос, хриплый от возраста, звучал как скрип старых дверей. Густая тень от кастрюли, висящей над огнем, плясала по стене, будто пытаясь вырваться из хижины. – Сегодня «Ночь Пустых Теней». Не задерживайся.
Элиана, завязывая платок под подбородком, усмехнулась, но пальцы её дрогнули, застегивая пряжку плаща.
– Опять суеверия? – она подошла к окну, отодвинула ставень и вдохнула влажный воздух, от которого запершило в горле. – Ты же сама говорила, что тени – это просто игра света.
– Игра, пока они не начинают играть с тобой, – Марга резко хлопнула заслонкой печи, и искры взметнулись вверх, осветив на мгновение её глаза – мутные, но острые, как лезвие. – Лес помнит. И те, кто в нем… тоже. Не смейся, дитя.
Элиана прикусила язык. Бабушкины предостережения всегда казались ей пережитками прошлого, но сегодня в её голосе дрожала нота, которую Элиана слышала лишь раз – когда Марга рассказывала о смерти её родителей.
– Почему ты никогда не говоришь правду? – вырвалось у Элианы, хотя она тут же пожалела о резкости. – Мать и отец… они ведь не просто «ушли в лес», да?
Марга замерла, её пальцы сжали край фартука так, что костяшки побелели.
– Ты слишком молода, чтобы понять, – прошипела она, но тут же смягчилась, опустив взгляд на тлеющие угли. – Они искали то, что лучше оставить спящим. И заплатили цену.
– Какую цену? – настаивала Элиана, чувствуя, как в груди закипает гнев. – Я имею право знать!
Старуха резко обернулась, и тень от её фигуры удлинилась, коснувшись потолка.
– Право? – её голос зазвучал холодно, как зимний ветер. – Права заканчиваются там, где начинается тьма. Собери коренья и вернись до заката. Или ты хочешь повторить их путь?
Элиана сглотнула ком в горле, но кивнула. Дверь захлопнулась за ней громче, чем нужно.
К полудню Элиана спустилась к ручью, чьи воды, холодные даже летом, журчали над камнями, словно перешептываясь. Солнце било в спину, но холодок под кожей не исчезал. Рядом, с корзинкой полной брусники, присела Дина, её подруга. Румяная, с косами толще канатов, она всегда смеялась громче всех на праздниках, но сейчас её лицо было бледным, как пепел.
– Слышала? – Дина бросила в воду камень, и круги поползли к берегу, смывая отражение сосен. – Вчера у мельницы Кельян клялся, что видел в лесу огни. Говорит, они танцевали, как ведьмы на костре. А потом… – она оглянулась, словно боясь, что кто-то подслушивает, – пропел жуткую песню на языке, которого никто не знал.
Элиана нахмурилась. Её пальцы непроизвольно сжали ветку шиповника, и колючки впились в ладонь, оставляя капли крови на коре.
– Ты веришь ему? – спросила она, стараясь звучать равнодушно, но сердце заколотилось, будто пытаясь вырваться из груди.
Дина фыркнула, но тут же передернула плечами, будто стряхивая невидимые лапы.
– Кельян? После праздника урожая он готов и лунного зайца принять за призрака. Но… – она понизила голос до шепота, – вчера у колодца я сама видела, как тени шевелились. Будто кто-то под землей пытался выбраться.
Элиана вздрогнула. Она помнила, как в детстве, играя у того же колодца, видела черные щупальца, скользившие по камням. Тогда Марга сказала, что это «ветер шевелит листья», но Элиана знала – ветер не умеет стонать.
– Это просто страхи, – прошептала она, глядя на свои руки, где царапины от шиповника смешались с засохшей землей. – Темнота играет с глазами.
– А если нет? – Лира схватила её за рукав. – Помнишь, как прошлой зимой пропал Торвин? Все говорили, что его уволокли волки, но… – её голос дрогнул, – я видела его следы. Они вели к лесу. И обрывались, будто он… растворился.
Элиана почувствовала, как мурашки побежали по спине. Она хотела ответить, но из леса донесся вой – долгий, леденящий душу, будто сама ночь обрела голос. Девушки переглянулись. В глазах Дины читался ужас, знакомый Элиане по собственному отражению в зеркале.
– Возвращайся до заката, – проговорила Лира, вставая так резко, что корзинка опрокинулась, рассыпая бруснику по траве. – Иначе Марга мне голову оторвет.
– А если лес зовет не только меня? – неожиданно для себя спросила Элиана.
Дина замерла, её спина напряглась.
– Тогда беги быстрее.
Ночь пришла рано, накрыв Ветрогорье одеялом из звезд. Элиана лежала на сеновале, всматриваясь в потолок, где сквозь щели пробивался лунный свет, рисуя на полу узоры, похожие на древние руны. Она пыталась уснуть, но тишина давила, как камень на груди. Даже сверчки молчали.
