В этой книге собраны все пьесы Алексея Паперного. Читатель, наивно ожидающий, что они будут похожи на его песни, обломается. Они похожи на них только принципиальной непонятностью своего происхождения, то есть в самом буквальном смысле – откуда они взялись. Они ни на что не похожи. Такие пьесы принято числить по разряду абсурдистских, но у драматургии Паперного, кажется, другие корни – театр абсурда оставляет, как правило, впечатление тягостной алогичности бытия, тогда как у Паперного все находится в гармонии. Это такие сны, с небольшими логическими сдвигами, но довольно счастливые в целом.
Паперный всегда окружен людьми и, кажется, страшно одинок при этом. Это болезненные фантазии, сказал один читатель. Может быть. Но тогда это болезненные фантазии очень здорового человека.
Пересказывать и анализировать эти воздушные конструкции бессмысленно. Обратите внимание на замысловатый комизм ситуаций и поразительную естественность диалогов, на пародийность лирики и абсолютно искренний, детский, живой общий тон, на свежесть и яркость, на подспудную горечь и самое искреннее наслаждение, которое испытывает автор, сочиняя и разыгрывая все это. Я не уверен, что вы полюбите эти пьесы, но автора их – и героев, между прочим, – вы полюбите наверняка.
Вы будете им благодарны за то, что они такие, – такие, какими вы тоже могли стать, но почему-то не захотели.
Дмитрий Быков
Однажды вечером Джао Да посадил самолет на крохотный аэродром возле города По, это во Франции, где-то в Провансе. Нужно было поменять масло и заправиться. Бензина не оказалось, пришлось ждать до утра, когда приедет бензовоз. Заправщик, представившийся Николаем Константиновичем Гиреевым, предложил летчику поужинать, выпить местного вина и переночевать у него дома. Летчик поблагодарил заправщика, взял из самолета кулек конфет, и они пошли.
Дом у заправщика был маленький, состоял из одной комнаты и веранды с абажуром. Других домов рядом не было, только летное поле да просто поле, поэтому веранда и абажур казались миражом в пустыне. Стемнело, трещали цикады, на небе зажглись звезды.
– Хорошо, когда цикады поют, очень я люблю этот звук, – сказал Джао Да. – На что же он похож-то?
– Как будто кто-то сквозь зубы сплевывает, – ответил Николай Константинович.
Потом подумал и добавил:
– А ведь я тоже был летчиком, советским офицером, летал на боевых машинах, африканским коммунистам автоматы Калашникова возил.
Потом еще подумал и сказал:
– Прости, Господи.
Джао Да так удивился, что даже ничего не спросил, а Николай Константинович ничего больше не сказал.
Летчики закусили помидорами, козьим сыром, выпили вина. Чтобы нарушить молчание, Джао Да рассказал о себе, о том, как он служил в ВВС США, как после войны перекрасил в желтый цвет свой Curtiss-P40 и отправился в бесконечное путешествие. Николай Константинович слушал внимательно, молча, но при этом явно думал о чем-то своем, слишком уж он разволновался – два раза приносил и уносил холодный чайник. Потом Николай Константинович спросил:
– Не хотите чаю?
– Нет, – ответил Джао Да.
Тогда он убрал со стола пустую бутылку и поставил две полных, как бы говоря – посидим еще…
Джао Да подумал, что этот странный человек не решается рассказать хоть кому-нибудь историю, как из русского летчика, служившего в Африке, вышел французский заправщик, живущий в мираже. Наверное, произошло что-то очень важное, и он думает об этом не переставая уже много-много лет.
– Очень вкусные конфеты, – сказал Джао Да, – купил на прошлой неделе в Валенсии, угощайтесь. Вы, как я понял, летали над Африкой?
– Летал. И не только летал.
– Расскажите.
Николай Константинович Гиреев рассказал такую историю.
Гиреев летит над Африкой.
Гиреев. Зебра, как слышите? Прием, прием…
Рация. Борт 0088, Каштанка, Каштанка, на связи, прием…
Гиреев. Жендос, ты?
Рация. Я, Колян, что случилось?
Гиреев. У меня дятел в моторе. Я не долечу.
Рация. Сильно стучит?
Гиреев. Все сильнее и сильнее, скоро заклинит. Надо садиться.
Рация. Борт 0088, Каштанка! Говорит майор Малина, как слышите?
Гиреев. Слышу, слышу… плохо слышу… выхожу из радиозоны…
Рация. Где бы ты ни сел, самолет взорви, чтобы никаких следов, все взорви, только ящик 7В хоть на осле, хоть на себе доставь на точку! Понял?
Гиреев. Откуда тут ослы, товарищ майор?
Рация. Не ебет! Чтоб доставил! Понял? Отвеча… пон… прие…
Гиреев. Связь пропадает, не слышу, понял… Все, заклинило…
Мотор заклинило, самолет Гиреева планирует в полной тишине.
Гиреев. Я приземлился в пустыне. Еще с высоты я увидел маленькую деревушку. Солнце садилось слева. По моим подсчетам деревня находилась километрах в десяти от места посадки. Зная время падения и траекторию солнца, я вычислил, куда надо идти, и нарисовал на песке стрелку, потом достал из самолета ящик 7В, канистру воды, бутылку водки, длинную веревку, пистолет с двумя обоймами и завернутые в газету котлеты, которые мне дала в дорогу наша повариха Нина Васильевна. Я взорвал самолет, обвязал ящик веревкой, привязал к нему пожитки и потащил волоком по пустыне. Солнце село. Еле живой я добрался до деревни.
