В Спарте
Обшарпанный рыночный ряд был безнадежно пуст. В тон свинцовому небу все вокруг выглядело серо, уныло. Грязный серый цвет теперь преобладал везде, куда ни посмотри. Дороги, дома, редкие прохожие, облетевшие стволы деревьев – все серое в цвет эпидемии, что взялась ниоткуда, а затем быстро накрыла весь край, поглотила Спарту целиком.
Пара местных спекулянтов топтались возле прилавков, зыркали глазами из под капюшонов, оценивая проходивших мимо людей. Они пожалуй единственные, что не шарахнулись от подошедшей к ним женщины.
– Крупа, мука, чечевица…
Можно сказать, что сегодня ей крупно повезло – Елене удалось выменять немного ячменной муки. Пришлось пожертвовать парой гребешков, что когда то дарил ей отец, но ничего страшного. Зато сегодня будет вполне приличный обед. Она прижала к груди драгоценную ношу, закрыла платком, чтобы в целости донести все до дома, чтобы никто ненароком не вырвал из рук продукты, и быстрым шагом направилась к дому.
Серая улица утопала в грязи. Крысы совсем ничего не боялись, разгуливали средь бела дня. Редкие прохожие шарахались прочь, быстро исчезая, сливаясь с грязно-серым пейзажем. Запах гари, казалось, не выветрится с этих печальных улиц уже никогда. Как все изменилось. И никакого просвета, надежды – вообще ничего. Мрак, сплошной мрак, нужда, всюду смерть. Поганый смрад нечистот плотно завис в воздухе. Все насквозь провоняло – не помогает ни дождик, ни ветер. Конца – края не видно ужасной беде. Как сильно изменилась Спарта за прошедший год. Как тяжело давался каждый день этого злосчастного года – выжить, не заболеть, продержаться … И следа не осталось от прежней нормальной жизни. Как будто и не было ее никогда, этой самой жизни.
Обидно до слез. Но слезы, увы, положения не спасают. Плачь не плачь, а жить как то надо. В постоянном кошмаре чумных погребальных костров, когда люди шарахаются друг от друга, а едва завидев вдалеке чью-нибудь фигуру, стараются перейти на другую сторону улицы, дабы не сталкиваться с недавними друзьями- соседями. Самих тех друзей и соседей с каждым днем становится меньше и меньше. Люди мрут как мухи. Эпидемия методично собирает свой урожай, обходя дом за домом. Один за другим тут и там пылают прощальные костры, слышен плач, а затем тишина. Мертвая, зловещая тишина.
Поначалу на площади перед их добротным домом возникали стихийные выступления недовольных. Теперь редко кто пытается предъявить претензии власти. А что она может сделать? Как успокаивать плачущих вдов, осиротевших детей, несчастных отцов? Разогнать их рука не поднимается, всех бесконечно жалко, но кто пожалеет ее саму?
Нет, конечно Елена держалась – около месяца. Пока был запас в доме. Но первым делом закончились ячменная мука и чечевица, затем бочонки оливок продемонстрировали дно, к тому же последнюю царскую скотину принялись угонять под покровом ночи свои же спартанцы – всем хочется жить, что поделать. Целые деревни вымирают, то и дело ветер несет в сторону столицы едкую вонь пепелищ, множество нищих появилось на улочках города – обездоленные люди сидят по обочинам дорог – изможденные, сгорбленные, задавленные нуждой, свалившимся на них несчастьем. Чума ежедневно выкашивает спартанцев, собирает свою собственную дань. Под гнетом такой беды люди все больше хмурые, злые, голодные, кое-как одетые, потерявшие надежду на лучшее, а с ней – зачастую и человеческий облик.
Елена пересчитала те крохи, что оставил ей муж. Разве это деньги? Как продержаться? Когда Менелай вернется? Хватило бы и месяца, чтобы туда и обратно обернуться к Оракулу. Может, случилось с ним что? Хотя бы сообщил… Что ей думать? И без того забот хватает. Каждый день приходится бороться за выживание. Одной.
Четверо детей – дочке девять скоро, мальчишки совсем малышня, один меньше другого, она да служанка их Эфра. Как им прожить? Шестеро человек из которых только двое взрослых. В доме – шаром покати, за пределами дома безраздельно властвует чума, муж уехал и непонятно, когда вернется, и вернется ли… помощи ждать совсем неоткуда.
Отец сокрушенно покачал головой, протянул пару свиных ножек.
– Чем могу. Похлебку приготовишь. Какая-никакая еда.
Сам отвернулся. Туго приходится всем, это ясно. У Тиндарея, должно быть, остался надежный источник дохода – раздобыл где-то посреди эпицентра эпидемии немного свинины. Хорошо, хоть отец иногда помогает.
Время бесконечно тянулось, казалось, так будет всегда – жизнь остановилась совсем. Беспросветный чумной мрак опустился на Спарту, заглянул в каждый дом, установил свой порядок для кое-как выживавших.
Елена задумчиво перебирала свои заколки да гребешки. Тихо сидела у медного зеркала. Поубавилось количество ее украшений, значительно поубавилось. Каждый раз приходится жертвовать какой-нибудь пряжкой, брошкой, заколкой. А что делать? С большим трудом удается выменять эти вещицы на хлеб, но как иначе накормить четверых ребятишек? Немного муки, овощей, пусть подгнивших – все годится и брюква, и редька, лишь бы продержаться могло их семейство. Опять же – две несушки имеются. Эфра оберегает курятник как может. Это примерно пять-шесть яиц в день. Про молоко уж забыли давно. Исчезла коза. Выпустить не успели на свежую травку. Отвернулись на миг – нет козы, значит, нет молока.
