ВЕРХОВНЫЙ АВТОР ЕЩЁ НЕ РЕШИЛ, ЧТО ХОЧЕТ ИЗ ЭТОГО ВЫЛЕПИТЬ.
ВЕРХОВНЫЙ – ЭТО НЕ ТОТ, ЧТО НА ОБЛОЖКЕ.
ЭТО ТОТ, КТО ДИКТУЕТ НАМ ВСЕ НАШИ ЗЕМНЫЕ КНИГИ ОТКУДА-ТО СВЕРХУ
Питер. Он что-то неслышно бормочет. Заклинания? Мольбы?
Ворожит, колдует, обморачивает. Город – таинство. Город – ритуал. Город – символ. Диалог с коллективным бессознательным, с энергоинформационным полем, у которого проси, чего хочешь, которое и есть Бог.
Как распечатываются мосты, так раскрывается человеческое воображение, развязываются узлы рацио. Все «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
В этом городе может быть всё, что угодно.
Город соткан из несоединимого.
Создатель его – просветитель и одновременно палач-садист, обновитель страны – и сыноубийца.
Сердце города, Петропавловка, кладбище правителей – и тюрьма их врагов. Там они все сливаются в неразрывное целое.
Город-ковчег, который должен был спасти Россию, – сам регулярно тонет.
Первый музей – Кунсткамера – парк уродов.
Главный православный собор – Исаакий – строил католик.
Одно из самых роскошных мест – Новая Голландия – всего лишь дровяной склад. А в бывшей тюрьме на его территории собираются устроить консерваторию.
Мосты в городе шевелятся, как живые.
Ночи – белые, оксюморон, небывальщина.
Сердце царизма стало колыбелью революции.
Самый интеллигентный город и культурная столица – одновременно столица криминальная.
Город – потёмкинская деревня, обманка, фальшивка. – И образец для подражания. Вроде московской ВДНХ.
Хуже того. Город непатриотичный, пропитанный западным духом. – А ухитрился стать национальным символом.
Город – изменник, предавший национальные традиции вместе с его создателем. – Но, ценой гибели почти половины своих жителей, не предавший в блокаду свою страну.
Что скрыто в этих противоречиях?
Что всем этим город нам хочет сказать?
Я выхожу в Петербург на охоту. Я охочусь на вдохновение.
Что за город!
Осклизлый свет, озноб, лихорадка души.
Я пробираюсь по трещинам улиц, полных неприступного, непроницаемого воздуха, сквозь который приходится продираться, как сквозь колючий кустарник, так что одежда оказывается изорванной в клочья, а лицо и руки расцарапаны в кровь.
Факелы на ростральных колоннах, словно свечи на именинном пироге. Город и есть мой именинный пирог, порезанный на ломтики островов. Город – самый главный подарок в моей жизни.
Вздыбившиеся мосты, как взбесившиеся кони, и они всех нас сейчас понесут, и опрокинут, и растопчут.
Город – трагедия.
И – катарсис, который она несёт.
Эти мосты, они нацелены по ночам прямо в космос?
ВЕРХОВНЫЙ АВТОР ВСЁ ЕЩЁ НЕ ОПРЕДЕЛИЛСЯ
Что я тут делаю?
Я психолог. И каждый день мои пациенты плачутся мне в жилетку. Жалуются все одними и теми же словами. Мало им денег, мало мужиков или баб, мало славы, мало внимания.
Мало, мало, мало!
Все их проблемы – это истерика избалованного дитяти, что в игрушечном магазине катается по полу, дрыгает ножками и визжит:
– Хочу мишку! Хочу машинку! Хочу, хочу, хочу!
Может, взять ремень и всыпать по заднице каждому из посетителей – в качестве лекарства?
Но профессиональная этика не велит. На дворе двадцать первый век, и избалованных детей от восьми до восьмидесяти принято исцелять другими методами.
Я пользуюсь спросом на этом рынке. Я создатель новой методики.
Сапожник без сапог, – сам я мучаюсь бессонницей. И хотя пытки запрещены Женевской конвенцией, что-то внутри меня – меня же бесчеловечно мучает.
Сначала от бессонницы болит голова. Потом душа. А потом начинает болеть весь город.
Зазеркалье вод. Запределье чувств. Светоч бреда. Инакобытие.
Мосты разводят, – а параллельные миры сходятся. И – шасть гулять по городу всякое.
И это включается не раз и не два.
Где угодно.
В любое время.
Достаточно случайного прикосновения, взгляда, вздоха.
Я спускался в пустеющее поздним вечером метро, – и вдруг, как горох, откуда-то посыпались маски итальянской комедии дель арте: с преувеличенными носами, с утрированными синяками, с небывалых размеров и форм бюстами.
На фоне всеобщей серости – бабка с кнутом, с перебитым и сплющенным носом, в бесформенной, цвета болотной тины, панаме и с жизнерадостной дебильной ухмылкой. То ли гном на военных сборах. То ли мисс Марпл, скрещенная с Сумасшедшим шляпником и отправленная в поход с бойскаутами. То ли укротительница безумцев, наблошинившаяся от них дурноты.
Еду в трамвае, – а за окнами мужик с ружьём и в белом чепчике с оборочками. То ли младенчик-киллер. То ли чопорная бюргерша-мужеубийца, отходящая ко сну.
На каждом шагу странное. Женщина в кавказской бурке и в малиновом поварском колпаке. Тип в пенсне и с топором. Дядя-шкаф в уголовной робе с прицепленными крыльями бабочки на спине.
Зашёл в булочную, – а там продавщица со сталактитом во лбу. В сквере выгуливают на поводке сфинкса с человеческим лицом, в клетчатом кепи а-ля Шерлок Холмс. В детской коляске – крошечный бритоголовый в камуфляже. Хоть сейчас в рукопашный бой.
