Облик радости бесконечной
Более 20 лет своей жизни я прожила так, будто он рядом. Разговаривала с ним, как с давнишним другом, памятью обращалась к нему и в чёрные минуты, и в светлые, писала ему письма, которых он так и не прочёл. Не успела сказать ему главное – сообщить, что начала писать. Мне чудилось, что мне удастся это сделать в последний момент. Но вот заливает чёрным июль 1990-го: Михаила Леонидовича Анчарова не стало.
Анчаров возник в моей жизни неожиданно, когда мне было шестнадцать. Выйдя по весне из тяжёлой болезни, я оказалась на улице и обнаружила – сладкий тяжёлый воздух, крик грачей. Солнце било совсем по-весеннему, земля исходила паром, динькала капель. В таком мареве предстоящего счастья жизни я впервые взяла в руки его книжку: «Сода-Солнце» она называлась. Новая эра началась с того, что я ничего не поняла! Я схватила рукой голый провод, меня дёрнуло разрядом и не отпустило. Бежали строчки, смысл ускользал. Голова шла кругом, я смеялась и плакала. Целые главы оседали во мне, не растворившись. А я всё глотала и глотала. Но это было для меня спасением. Я была мрачным ребёнком, ершистым в общении, с заклеенными очками. Меня ненавидели за пятёрки и отца-директора. Это была отверженность недетская и глубокая. Жить не хотелось, причин было много, зато в книжке оказалось – всё просто.
* * *
Оказывается, жить можно без кошмаров, ничего не бояться, есть на свете добрые души, умным быть приятно, а смысл жизни в том, чтобы придумывать и бросать идеи пачками, «не заботясь об исполнении». Вот это была жизнь! Меня поманили вовремя, я не успела сдохнуть от тоски, деревенская девчонка, часами стоящая у сломанного проигрывателя, вертя пальцем пластинку. Вот из-за этого первого толчка я стала жадной до книг, до музыки, начала сочинять песни, писать дневники, учиться рисовать…
«Он принёс шесть таблеток творчества, и шестеро отравленных на следующий день решили пять проблем из шести. Не решил только самый результативный. Он таблетку не ел, он всю ночь делал анализы и узнал, что в таблетках нет ничего, кроме муки и сахара. Так в чём же дело? Растормозилось воображение! Так в институте археологии появился… ковёрный клоун».
По отрывку из повести Михаила Анчарова «Сода-Солнце» видно, что главное – это искусство и его роль в жизни человека. Творчество – самое естественное состояние человека. Способ жизни, причём высший её способ.
* * *
Михаил Анчаров – писатель, поэт, философ, художник, сценарист, изобретатель, один из первых в стране бардов, учитель Высоцкого. Родился в 1923 году в семье инженера в Москве. Владимир Высоцкий не раз говорил, что его песни начались с Анчарова. А как раз Анчарова сегодня знают гораздо меньше, чем Высоцкого.
Анчаров создал целый цикл повестей – «Теория невероятности», «Золотой дождь», «Сода-Солнце», «Голубая жилка Афродиты», «Поводырь крокодила». Общее в этих книгах – постоянные герои, озорной десант, заброшенный в наше время из светлого будущего. На ходу врываются они в нашу жизнь. Они баламутят всех, мистифицируют, любят и бьются насмерть…
А язык! Академисты могли ругать его за анекдотизм, за инфантильность и косноязычие, за перескоки из эпохи в эпоху. Но, товарищи, когда начинаешь читать Анчарова, важно не умереть со смеху. Для глубокого читателя найдётся и философия, и подтексты, и ретроспекция. А для зеваки – богатое развлечение. Язык Анчарова – лёгкий, блестящий, он всегда полон доброты и самоиронии. Когда Анчарова спросили, как он работает над словом, он сказал, что не понимает, о чём речь. В смысле – главное должно быть не слово, а впечатление. Читатель может почувствовать то же, что и автор (та самая адекватность текста). И если у читателя возникнут дрожь и слёзы, непонятно от чего – значит, всё удалось. А какие для этого слова потребовались, крепкие или, наоборот, нежные – неважно.
* * *
Когда мне стало по-настоящему худо, я решилась и поехала прямо к Анчарову в Москву. Мне говорили: «Ты сошла с ума, это же крайний случай, не стыдно? Если все начнут ездить?» меня пугали: «Любишь-любишь, а приедешь – там полный угол пустых бутылок и его небритая рожа». Родители говорили: «Нечего ездить и трепать языком. Денег не дадим. Баловство».
Но что деньги! Денег я заняла, и мы с подружкой из заводского общежития узнали в адресном бюро место жительства и пошли его искать по морозной яркой Москве. Это был февраль 1974 года. Три часа мы ходили вокруг его дома, замерзать дальше было некуда, а входа не нашли. Наконец, наблюдательная бабка спросила нас, чего мы, сердешные, ищем? Ответили – мы пришли по адресу, договорились, а войти не смогли. Бабка была доверчивая русская и провела нас через «Союзпечать». Это был дом, где жили артисты. Вот для того и хитрость эта, чтобы покой иметь. Лифт вознёс нас в мир иной на четырнадцатый этаж. Мы позвонили в дверь. От ужаса болел живот, подгибались ноги. После звонка в проёме двери появился большой красивый человек в дублёнке. Это был он, Анчаров. Он спросил нас о чём-то, я не поняла. Через раскрытую дверь увидела висящую на стене картину, на ней – красавица, а рядом с картиной стояла она же, только живая.
