Глава 1: Ольга. Пробуждение в красках
Ольга открыла глаза, и мир взорвался сиреневым сиянием. Воздух дрожал, словно сотканный из тысяч мерцающих нитей, а за окном, где раньше виднелись серые многоэтажки, теперь колыхались деревья с листьями, переливающимися аквамарином и янтарём. Они шептались на языке, который она не понимала, но чувствовала кожей – шорох ветра обнимал её, как старый друг. Она прижала ладонь к груди, пытаясь унять дрожь: сердце билось слишком громко, будто хотело вырваться из клетки рёбер и улететь в это небо, похожее на разлитый чернильный омут с каплями золота.
«Где я?» – прошептала она, и её голос рассыпался эхом, превратившись в стаю светлячков. Они кружились над кроватью, освещая комнату. Комнату… Её комнату, но не совсем. Стены, когда-то голубые, теперь дышали перламутром, а по углам вились узоры, словно корни древних деревьев. Игрушки на полке – плюшевый медведь с заплаткой на боку, кукла в выцветшем платье – медленно повернули к ней головы. Медведь махнул лапой, и Ольга вскрикнула, отпрянув к изголовью.
– Не бойся, – прошелестел ветер за окном. – Ты же помнишь, как сюда попала.
Она зажмурилась. Вспышки: машина, отец за рулём, его профиль, освещённый фонарём. Она кричала: «Папа, смотри!» – но он не услышал. Потом – визг тормозов, стекло, разлетевшееся на осколки, которые замерли в воздухе, превратившись в звёзды…
– Это был сон? – спросила она вслух, обращаясь к светлячкам. Те замерли, будто в замешательстве.
– Нет, – ответил голос, и комната наполнилась золотым светом. На ковре возникла фигура – не человек, не существо, а скорее сгусток сияния, меняющего форму. Глаза, если это были глаза, смотрели на неё с теплотой, от которой захватило дух. – Ты проснулась, Оля. Тот мир… он был сном.
Она сжала одеяло. Ткань под пальцами ожила, превратившись в поток шёлка с запахом весенних цветов.
– А папа? – голос дрогнул. – Он тоже здесь?
Наставник – так она вдруг поняла, как его называть – приблизился, и в воздухе зазвучала мелодия, похожая на колыбельную.
– Он спит, – сказал он. – Но ты можешь позвать его. Здесь реальность подчиняется сердцу. Попробуй.
Ольга протянула руку, и светлячки собрались у её пальцев, сплетаясь в шар. Она представила отца: его смех, грубые от работы руки, морщинки у глаз. Шар дрогнул, и в нём мелькнуло лицо Николая – усталое, с тенью на щеке. Он стоял на мосту, смотрел в воду…
– Папа! – она потянулась к видению, но шар рассыпался.
– Ты ещё не готова, – Наставник замер у окна, его свет сливался с сиреневым закатом. – Ты должна научиться. Каждый твой вздох, каждая мысль здесь – кисть. Хочешь, покажу?
Он коснулся воздуха, и комната взорвалась красками. Стены расцвели садами, где птицы из радуг пели о забытых мирах. Ольга вскрикнула от восторга, но сады исчезли, как только она моргнула.
– Почему?..
– Концентрация, – Наставник засмеялся, и звук наполнил её тело теплом. – Ты создала их, ты и отпустила. Попробуй снова.
Она закрыла глаза, представив мост из своих снов – тот, что видела в последние секунды перед аварией. Железные переплетения, туман над водой, огни вдали… Когда она открыла глаза, перед ней висел холст, а в руке материализовалась кисть.
– Рисуй, – прошептал Наставник. – Рисуй, и он увидит.
Краски ложились сами: синева ночи, алые блики фонарей, тень человека у перил. Она писала, забыв о времени, пока холст не начал светиться изнутри.
– Он придёт? – спросила Ольга, замечая, как на мосту в картине шевелится фигура.
– Если захочет проснуться, – ответил Наставник, и в его голосе прозвучала грусть. – Но помни: здесь всё взаимосвязано. Твой мост может стать чьим-то спасением… или падением.
Ольга не поняла намёка, но кивнула. Когда Наставник растаял в воздухе, она прижала холст к груди. Игрушки на полке зашептались:
– Он грустит, – сказал медведь, его пуговичные глаза блестели. – Ты чувствуешь?
Она чувствовала. Где-то в глубине этого мира, за слоями красок, пульсировала боль – чужая, но знакомая. Как отзвук.
Позже, когда сиреневое небо потемнело, усыпанное кристальными звёздами, Ольга вышла в сад. Деревья склонили ветви, предлагая ей цветы, превращающиеся в бабочек. Она шла к реке, воды которой пели о бесконечности, и села на берегу, запуская пальцы в струи.
– Папа, – прошептала она, и вода ответила ей рябью. – Я здесь.
В отражении мелькнуло лицо Николая – не того, что стоял на мосту, а другого: молодого, с глазами, полными надежды. Он что-то кричал, но звук терялся в межмирье.
– Я научусь, – пообещала Ольга звёздам. – Я научусь, и мы встретимся.
А далеко-далеко, в мире, который она когда-то называла реальным, Николай стоял на мосту, сжимая в руке детский рисунок. Ветер выл, как голодный зверь, но он уже не слышал. Он видел лишь одно: алые мазки на бумаге, складывающиеся в силуэт девочки у перил.
И где-то в промежутке между сном и явью, мост – её мост – начал пульсировать, готовый стать мостом не только через реку, но через время, боль и сны, которые ещё предстояло разгадать.
