Я получил приглашение на свою почту. Бумажный конверт с рисунком и маркой. На рисунке был изображен седовласый дедушка, сидящий на скамейке в парке, держащий в руках книгу. Я вспомнил детство, как читал рассказы Рэй Брэдбери, а потом, через увеличительное стекло рассматривал отцовскую коллекцию марок. Если ты, мой дорогой читатель, так же, как и я, давно не имел удовольствия коснуться этого раритетного способа общения между людьми, то рекомендую попробовать. В прошлый раз, моя бывшая жена, похожим почтовым посланием, известила меня, что у нас больше нет шансов на общение, так как она вместе с Владиком, нашим сыном, переезжает в столицу, чтобы жить серьёзной жизнь, а я могу спокойно продолжить своё бестолковое графоманское существование. Эх… (томный вдох)
Вернусь, пожалуй, к истории. В конверте, полученном мною, лежало приглашение в гости, от известного на весь мир, художника – Жана Льюпье Караванова. Представь, в каком я был шоке, если учесть то, что за его искусством слежу еще с юности. Сначала мне подумалось, что это чья-то шутка, но потом я понял, что шутка – это скорее моя карьера. Присмотревшись, я заметил, что конверт высокого качества. Кремовая бумага, на ощупь очень приятная, по верхней и нижней частях конверта тянется орнамент, называющийся Меандр. Использовался еще в древней Греции. Я успел изучить орнаменты народов мира, когда интересовался мифами после университета. На марке, приклеенной в правом углу, была изображена картина Питера Брейгеля старшего «Падение Икара». Конверт запечатан с помощью классической восковой печати. На ней красовалось изображение двух сорок. Письмо явно выглядело слишком дорого для шутки. Из содержания я вычитал, что Жан Люпье Караванов просит меня приехать к нему в резиденцию для того, чтобы познакомиться и обсудить совместную работу.
Ну как тут отказаться?! Это просто магия наяву. Мне представился шанс поговорить с живым гением. Его «Бархатный космос», картина, повествующая об угасании человеческого разума в космосе, заставила меня еще неделю чувствовать опустошение, даже большее, чем при получении письма от бывшей жены. Но, может, я, конечно, преувеличиваю. Людям свойственно превозносить случившееся недавно, над тем, что осталось в прошлом. Гравюра «Битва за солнечные лучи» перевернула моё сознание, дав осмысленное понимание того, что растения и люди неотличимы друг от друга, если смотреть на нас из далёкого-далёкого мира, откуда-то из соседней солнечной системы. Биологически, люди далеки от растений, но философски, и мы, и они, нуждаемся в заботе солнца.
Его произведения изобразительного искусства рассказывают о гуманистических идеях и ценности жизни людей, зверей, растений, грибов и роботов. Точные философские высказывания, запечатлённые в мгновении.
Крайние десять лет, Жан Льюпье ведёт жизнь затворника и не появляется на публике. Интервью, естественно не даёт.
И вот, я, писатель, не имеющий успеха, не купающийся во внимании читателя, да что уж говорить, даже не имеющий изданных книг, только цифровой самиздат, каким-то чудом получаю приглашение посетить дом художника Караванова. Мне всю жизнь не везло с работой и признанием, с любовью, кстати, тоже дела всегда были так себе, неужели, удача повернулась ко мне своим светящимся ликом?
Два дня спустя, я уже прибыл в маленький городок «Провидение». Население сорок тысяч человек, но туристов, что одуванчиков в конце мая. Каждый хоть сколько-нибудь уважающий себя любитель живописи, считает своим долгом приехать в Провидение, зайти в местное кафе, которое называется «Сад внеземных наслаждений» и выпить там чашечку кофе с булочкой с яблоком. Потому что так делал и сам Жан Люпье, раньше.
Вскоре, я добрался до дома Жана Люпье. Он выглядел, как симбиотический союз средневекового дворца и ультрасовременного умного дома. Внутри винтажная мебель, созданная много людских жизней назад. На деревянных стенах висели картины Босха, Караваджо, Веласкеса, Эль Греко и Гойи. И вся эта красота тонула в море Пуаннсетий, Антуриум, Коланхой и Азалий. На небольших стендах и тумбочках повсюду стояли деревья, похожие на бонсаи, но больше, в масштабе три к одному.
К Жану Люпье меня проводил дворецкий, выглядевший, как человек, но во время нашей пешей прогулки до библиотеки, где у меня должна была состояться беседа с художником, дворецкий обмолвился, что на самом деле он робот. Сей факт вызвало во мне странное чувство, неужели время, когда роботов невозможно отличить от людей уже наступило?! А я и не заметил…
Библиотека внушала трепет. Куполообразное помещение с камином, двумя креслами и столиком, на котором уже стоял чайник, а из его носика, словно привидение, вылетала струйка пар. Жан Люпье Караванов оказался невысок ростом, лицо его было испещрено глубокими морщинами, а поредевшие волосы окрашены сединой. Но в глазах его я не заметил старческой мутности. Напротив, их синева, как бы кричала о надеждах на будущее. Если бы не болезненная худоба и бледность, я бы не сказал, что этот человек стар.
