Потроха

в моей башке кто-то пытается выжить,

а я пытаюсь убить его,

не нарушая равновесия.

Обмякшим телом прикрываю окружающих от вспышки

ярости, вспышки ненависти,

вспышки обожания одиночества.

Я прикрываю ладонями лицо,

чтобы не дать истеричной ухмылке

отпустить повисшее в петле тело доброты,

в которое вцепился зубами

и поклялся не отпускать до последнего вздоха.

Не нарушая равновесия,

я выгоняю из желудка прокисшее бухло

и остаюсь пустым как попсовый мотив,

потом пытаюсь написать рассказ,

в котором каждый персонаж сдохнет во имя жизни своего прототипа.

Не нарушая равновесия,

я не пишу стихов,

это просто остатки сердца,

которое скоро остановит беспонтовую деятельность

среди будней, похожих на сон, от которого вздрагивают в холодном поту, а значит

мне нужно заново все начать

проснуться в утробе чужой,

впервые заплакав не от печали,

сказать всем, что я живой.

не нарушая равновесия!

… я искал чем вскрыться,

В обед решил передержать это до лучших времен.

Убив кого-нибудь внутри себя, ты станешь убийцей,

умерев внутри тебя, кто-нибудь обязательно сгниет.

Время навострит ножи,

чтобы вырезать на детском лице морщины,

откроет пасть, и мы прыгнем туда как вши,

и не вернемся, и мальчик не станет мужчиной.

Ведь мальчик умрет там,

открытая пасть продолжит чавкать,

высохнет лужа под завязанной в петлю веревкой,

а мир – перестанет быть настоящим.

И ненависть уродливой маской осядет на скулах,

и в тесную комнату войдя, закройте дверь.

Здесь никто не оценит мой самый храбрый поступок:

разрушить мир, который нас научил терпеть.

… из тесной утробы

с верой в гармонию проповеди,

под гнетом свободного долга,

как часть изнасилованной плоти,

в страхе разбитого ебальника,

со вкусом сгрызанного до мяса ногтя,

со взглядом в чужую пустую вмятину,

я когда-то поклялся сдохнуть.

А вера срет вонючей кровью по городу,

человек родит себя заново из мести,

свобода съедена страхом и голодом,

как с любовью оторванные дети в подъезде.

Под рассветным солнцем холодно как в яме,

пускай губы больше не сдвинуться с места,

пускай деревья ласкают меня корнями,

пускай в глазах матери умирает детство

мое. В холодных камерах тел мы умрем,

оставив детям лишь отчество,

любовь – это не значит вдвоем,

как и ненависть – не значит одиночество.

… шагая к закату,

умирая улыбаясь от ветра,

отдав обе ладони за правду,

становясь исчезающим силуэтом

на фоне кирпичных зданий,

светлых железобетонных панелей,

куда-то в сторону пламени,

туда, где бы мы все в нем сгорели.

Наполненный густой и тесной пустотой,

вместо сумки на плечах твой труп,

я понесу этот груз за собой,

туда, где меня поймут.

… домах прячется жизнь.

Я видел ее однажды из такого же дома напротив.

На фоне безобразных портретов на стене виднелись огромные глаза

испуганной плоти.

Они выедали пространство голодными крысами,

повторяя проклятья в мою сторону каждый раз на разных языках.

Умирали одинаково быстро

такие огромные глаза.

В серых домах, затаившись, прячется жизнь,

но ты сможешь увидеть ее только на выходе.

… двуногих животных.

Пусть они выливаются в гондоны.

Я заткнул свое ебало водкой.

Я под открытым космосом, как дома.

Зубы воняют безвкуственным ливером.

– моим ливером! – я блевал им под ноги,

чтобы наступить и проваливать дальше,

чтобы оставить хоть что-то по дороге

в тебя! Я с подарком в крови!

Я подобрал это в попсовой программе!

Я снова пиздую в запой по стеклу!

И жру детей чтоб казаться нормальным!

Двуногие меня не видели,

я в окне их квартиры

показываю член и смеюсь,

пролетая с другой стороны.

Как пять страшных символов на подкорке,

как жажда, как голод, как танец без музыки.

Уставшие глазки хотят мясца в заголовке,

уродливей, чем в детской ладошке молочные зубки.

Жизнь…

Всеми любимая тварь,

я завалю поганый рот и приму это как данность.

Ведь мягкое тело так приятно растоптать,

– уберите свое время, мне насрать сколько осталось, – жизнь.

На плане, где животное стало никем,

я натяну вязанный свитер на остатки души,

и, доедая свою память из дырявого пакета,

буду первым, кто не пытался тебя рассмешить,

жизнь.

Холодная, как вытрезвитель,

слабая, как последние удары пульса.

Уходя куда-то, меня с собой не зовите,

засыпая, я хуй его знает когда проснусь.

Надеюсь, не проснусь.

Уставший, наебанный, жадный,

надеюсь, я оставлю для тебя

самое важное – жизнь.

мы все равно *** [половой член] выйдем из нарисованных картин.

Здесь я главный персонаж,

остальные – статисты, ориентиры