Из пучины морей выйдут Бегемот и Левиафан и поплывут вокруг высоких галер, как они плавали на прелестных картах той эпохи, когда книги по географии еще были пригодны для чтения. Драконы закопошатся в пустынях, и Феникс взовьется в воздух из своего огненного гнезда. Мы руками прикоснемся к Василиску и узрим драгоценный камень в голове у Жабы. Жуя свой золотистый овес, Гиппогриф будет стоять в наших стойлах, а над головою у нас будет носиться Синяя Птица с песнями о прекрасном, несбыточном, о пленительном и невозможном, о том, чего нет и не будет. Но прежде, чем это случится, мы должны культивировать утраченное искусство лжи.
Оскар Уайльд. Истина масок, или Упадок лжи. Эссе и статьи по эстетике
– Иррациональное само себя уничтожает, – так Ибн Рушд молвил Газали, прах – праху, – ибо в нем отсутствует разум и смысл. Разум дремлет порой, но иррациональное лежит в коме. В конце концов иррациональное сделается вечным пленником снов, а свет останется за разумом.
– Люди стараются создать тот мир, который они видят во сне, – возразил Газали.
Салман Рушди. Два года, восемь месяцев и двадцать восемь ночей
Не атланты мы и не боги
Меркнущие тени иного века
Рок-опера «Икар»
Дорогой читатель!
Перед тобой скрупулезный и, надеюсь, доступный перевод книги средневекового арабского поэта Вазира ибн Акифа, большого ценителя Красоты в самом мистическом ее проявлении.
Когда ко мне впервые обратились с просьбой перевести эту всплывшую в архивах рукопись, я, буду честен, не сразу согласился. Не потому что не заинтересовался – в потоке каждодневной серости просто не уделил должного внимания письму в электронной почте. Очередное предложение – разве может такое чем-то зацепить переводчика с прожженным работой сердцем?
Но потом мне рассказали удивительную историю этой рукописи.
Что вы знаете о Карфагене? Ответ можно угадать: не так много, как хотелось бы. Да и то почти все – из римских источников; искаженные и выхолощенные во имя зверской пропаганды сведенья. Смерть Карфагена – настоящая цивилизационная катастрофа, сравнимая, наверное, с катастрофой бронзового века. Если обратить взгляд только в прошлое.
Отсюда вывод: любой роман о Карфагене, об этом Новом городе, не может быть назван подлинно историческим.
Но Вазир ибн Акиф… сведения из архивов и древних документов туманны, детали, как обычно, сокрыты саваном тайны, но общая канва этой удивительной истории (истории написания истории, позвольте сказать) предельно ясна. Однажды уважаемый поэт гулял по тем иссушенным землям, где некогда с гордо поднятой головой смотрел в светлое будущее Карфаген, и наткнулся на сосуд с глиняными табличками. Заметил его случайно, в одной из ям: не то в подвале, не то в развалинах ритуального склепа. Таблички были исписаны буквами греческого алфавита. Вазир ибн Акиф, ученый муж, прочитал их – не без помощи друзей, в чем сам признается, – и пересказал в поэтических красках.
Это – крупица утерянного навсегда знания о Карфагене, чей львиный рык некогда сотрясал окрестные земли. Пусть история, записанная Вазиром ибн Акифом, и полна… весьма фантастических подробностей. Это не летопись. Скорее, книга прежде всего о человеческих судьбах и уже потом – о судьбах империй.
Второго не бывает без первого. Первого – без второго.
Кто-то может подумать, что никакого Вазира ибн Акифа не существовало, все это – мистификация, написанная более поздними авторами. Конечно, я допускаю и понимаю такое мнение. Но мне кажется, что в наш век – век давно умерших великих рыцарей, великих любовников и даже великих комбинаторов – такую историю написать решительно невозможно. Нюансы мышления, вот и все. Никакого волшебства.
Перевод этого текста был огромным наслаждением. Надеюсь, мне удалось в точности адаптировать всю феерическую яркость авторского слога, особенно в тех моментах, когда дело доходит до описаний: тут Вазир ибн Акиф изливается густой гуашью, создавая волшебный и порой жестокий Восток. Я постарался максимально приблизить текст к современному звучанию и построению предложений, чтобы читатель не чувствовал себя студентом на лекциях по древней, античной и средневековой литературе. Большинство вещей я оставил максимально аутентичными: так, эллины не стали греками, Ливия – Африкой, а персидский огонь – сибирской язвой. Я позволил себе всего одну значительную вольность: змей Грутсланг в тексте не именуется Большим Змеем (за редким исключением). Жителям той эпохи это голландское слово было незнакомо, а вот читатель поймет, о ком писал Вазир ибн Акиф. К тому же не хотелось оставлять Грутсланга без имени. К чему лишняя путаница?
В конце каждой главы Вазир ибн Акиф оставил символические отрывки-рассуждения, состоящие из образов, аллюзий и метафор. Я сохраню их в том же виде и в том же порядке, в каком они встречаются в оригинальном тексте. Отмечу, что почтенный поэт почти наверняка специально перемешал их; отмечу также, что все пять фрагментов восходят к «пяти принципам всего сущего» алхимика ар-Рази (Творец, душа, материя, время, пространство) и, вероятно, представляют собой зашифрованный рецепт трансмутации (опять же, можно лишь предположить). Фрагменты эти никак не связаны с сюжетом.
