Вид, открывавшийся из узкого окна, навевал тоску и невыразимое одиночество. Мили и мили запущенных угодий простирались туда, где горизонт соединялся с морем. Со всех сторон одно и то же.
Серо-зеленые поля косили, вероятно, раз в год, не чаще, в остальное же время они оставались нетронутыми и принадлежали разве что стаду крупных черных коров, бродивших по ним тяжелой поступью. В быстро сгущающихся сумерках громадные животные выглядели несуразно.
В центре этого запустения, на тысяче акров частной земли, возвышался огромный серый особняк Блэк-Дадли – унылый и уродливый, как древняя крепость. Стены без вьющихся растений казались голыми, а длинные узкие окна, занавешенные начерно, придавали им вид отталкивающий и негостеприимный.
Мужчина в старомодной спальне отвернулся от окна и продолжил одеваться.
– Какое мрачное старое место, – заметил он, обращаясь к своему отражению в зеркале. – Слава богу, я не его владелец. – сказав так, он ловко поправил на себе черный галстук и отступил назад, чтобы оценить результат.
Джордж Эббершоу был в каком-то смысле знаменитостью, хоть его наружность и не кричала об этом: невысокий, пухлый и серьезный, он напоминал юного хориста. Нелепые ярко-рыжие кудри придавали ему несколько причудливый вид. Одевался Джордж Эббершоу чрезвычайно опрятно, а от всего, что он когда-либо делал или говорил, так и веяло скрупулезностью, свидетельствовавшей об удивительной ясности ума. Однако, помимо уже изложенного, в нем не было ничего, указывающего на исключительность или хоть какую-то незаурядность его персоны, и все же в весьма узком кругу ученых мужей доктор Джордж Эббершоу считался авторитетной фигурой.
Его книга о патологиях, в которой он уделял особое внимание смертельным ранениям и способам установления их вероятных причин, вошла в число образцовых трудов в своей области. Кроме того, ввиду прошлых заслуг перед полицией имя Джорджа Эббершоу было на слуху, и к его мнению прислушивались в Скотленд-Ярде.
Ныне же доктор находился в отпуске, и та необычайная щепетильность, с которой он подошел к своему утреннему марафету, позволяла предположить, что он гостил в Блэк-Дадли не только ради живительного воздуха Саффолка.
К своему собственному удивлению и недоумению, он влюбился.
Джордж вмиг распознал у себя симптомы любовной лихорадки и не думал тешиться самообманом, а со своей обычной тщательностью решил избавиться от тревожащих чувств с помощью одного из двух испытанных человечеством методов: разочарования в избраннице или женитьбы на ней. Вот почему, когда Уайетт Петри уговорил его выбраться на уик-энд в загородный дом своего дяди, Эббершоу выставил условие: Маргарет Олифант тоже будет там.
Неизвестно, как Уайетту удалось убедить ее, но она была здесь, в поместье.
Джордж Эббершоу вздохнул и позволил мыслям лениво течь в направлении хозяина вечеринки. Странный юноша был этот Уайетт – из Оксфорда выпархивало немало юных дарований, одержимых теми или иными идеями. Уайетт обладал хорошими манерами и слыл одним из лучших выпускников. Эббершоу питал к нему безмерную благодарность. Господи боже, какой притягательный профиль у этой особы, Маргарет, и при этом она не только красива, но и умна! Ах, если бы только!.. Он взял себя в руки и мысленно упрекнул себя.
Эту проблему следовало решать, как и любую другую, пристойно и надлежащим образом.
Он должен поговорить с Маргарет, узнать поближе, выяснить, что ей нравится, о чем она думает. Неожиданный звон обеденного гонга вырвал его из этих мечтаний, и он поспешил вниз по тюдоровской лестнице, взволнованный, как никогда прежде.
Каким бы мрачным и отталкивающим ни выглядел Блэк-Дадли снаружи, внутренние помещения его поражали в не меньшей степени. Здесь присутствовали те же признаки запустения, коснувшиеся парка, но и в стенах, обшитых темными панелями, и в почерневших рамах написанных маслом картин, и в дубовой мебели с искусной резьбой, которой не касался полироль, проступало былое величие, хоть и несколько запылившееся.
Особняк как будто ни разу не обновляли. В зале до сих пор горели свечи в железных канделябрах – их мягкий свет отбрасывал гигантские тени, похожие на призрачные руки, которые скребли по потолку с дубовыми балками.
Джордж принюхался, сбегая по лестнице. Казалось, воздух прилипал к языку и оставлял на нем вкус свечного жира.
– Сырость! – сказал себе доктор. – Эти старые особняки нуждаются в тщательном уходе… При их возведении еще ничего не смыслили в санитарии. Живописно здесь, но я рад, что все это не мое.
