1 апреля 1887 года, пятница. Все кончено
Серая мутная облачность с утра затянула лондонское небо. К полудню начался мелкий моросящий дождь; он обещал стать затяжным и сдержал обещание. В столь неблагоприятных погодных условиях элегантная Гросвенор-стрит словно бы поблекла, и даже яркий, нарядный дом неподалеку от площади – из красного кирпича, с выкрашенными в белый цвет оконными переплетами и входом в виде портика с двумя колоннами – выглядел уныло.
Сэр Уильям Кроуфорд, высокий худощавый джентльмен шестидесяти пяти лет, вышел из омнибуса, раскрыл зонт и зашагал по тротуару, старательно огибая лужи и одновременно уворачиваясь от брызг, летевших из-под колес грохотавших по мостовой повозок и экипажей. Пройдя несколько десятков шагов, он вступил под крышу портика, аккуратно сложил зонт, отпер дверь и переступил порог. Как обычно, это произошло в шесть часов пополудни. Необычным было то, что встречавшему его слуге он показался не то чтобы немного возбужденным – этого сэр Уильям никогда себе не позволял, – а, скажем так, в приподнятом настроении.
– Чудесный денек, не правда ли, Миллер? – бодро спросил сэр Уильям.
Миллер, дворецкий, он же камердинер, принял у хозяина зонт, портфель, пальто и цилиндр. Ему сегодняшний день вовсе не казался чудесным, однако он механически согласился:
– Без всякого сомнения, сэр.
Немного позже, придя на кухню выкурить трубочку, он меланхолично заметил своей жене, которая служила в доме кухаркой и экономкой:
– Наш-то пришел довольный, дальше некуда. Наверно, опять упрятал за решетку парочку душегубов.
– И правильно сделал, – отозвалась его дражайшая половина, перемешивая тесто; делала она это с таким усердием и даже яростью, словно хотела его уничтожить. – Человек трудится, приносит пользу обществу. В отличие от тебя, Миллер, он вовсе не старый бездельник.
– Старый? – оскорбился супруг. – Да я младше его на три года!
– Как я понимаю, слово «бездельник» ты пропустил мимо ушей. Слушай-ка, Миллер: чем торчать тут, мозолить мне глаза и дымить, ты бы лучше задал взбучку этому твоему лентяю Джону. Он все утро любезничал с горничной и, конечно, не вычистил каминные решетки. Почему я одна должна следить за порядком в этом доме?
Слуга неохотно погасил трубку и поплелся разыскивать нерадивого Джона, который был их с миссис Миллер единственным сыном.
Между тем их хозяин прохаживался взад-вперед по своему кабинету, то и дело чему-то улыбаясь и потирая руки. Обстановка этой комнаты соответствовала строгому вкусу хозяина: ничего лишнего или помпезного – обшитые дубовыми панелями стены, высокие книжные шкафы по обеим сторонам от камина, солидный письменный стол, два чиппендейловких1 кресла, элегантные газовые светильники. Идеальный порядок сейчас нарушал раскрытый кожаный портфель, довольно небрежно брошенный на диван: из него высовывались неуместно яркие брошюры.
Сэр Уильям остановился возле невычищенного камина и тихонько промычал триумфальный марш из «Аиды», отстукивая такт пальцами по мраморной полке, где с равными интервалами были расставлены фотографии в рамках попеременно со статуэтками в греческом стиле. Затем решительно направился к двери.
Через минуту он появился на пороге комнаты своей племянницы. Это помещение тоже считалось кабинетом, но выглядело более светлым и уютным благодаря желтоватым обоям в мелкий цветочек и обилию милых безделушек. Стены украшали акварели, выполненные обитательницей, – кудрявой зеленоглазой особой восемнадцати лет по имени Патрисия.
Сэр Уильям радостно объявил:
– Все кончено!
Племянница не сразу повернула к нему голову. Она сидела за обширным письменным столом, значительная часть поверхности которого была занята раскрытыми книгами, стопками нарезанной бумаги и коробками с красками и карандашами. На свободном пространстве перед девушкой лежал незаконченный рисунок, а в руке она держала кисточку.
– Пожалуйста, дядя, – рассеянно отозвалась Патрисия, – подожди секунду. Не могу оторваться – тушь засохнет…
Закончив, она поболтала кисточку в банке с водой, отложила ее в сторону и обернулась:
– Извини, что ты сказал?
– Все кончено! – повторил сэр Уильям на той же ноте.
Патрисия недоверчиво прищурилась:
– Знаешь, дядюшка, за долгие годы нашей совместной жизни я, конечно, привыкла к твоей своеобразной манере шутить. К тому же сегодня первое апреля. Но не мог бы ты все же объяснить: чему ты так радуешься? Тогда, может быть, я тоже порадуюсь.
Сэр Уильям неторопливо прошел к дивану, буквально усыпанному разноцветными подушками, и расположился на нем в расслабленной позе, закинув ногу на ногу. Он прямо-таки лучился. Девушка молча, с интересом ждала.
– Все кончено, – в третий раз произнес пожилой джентльмен так, будто эти слова доставляли ему какое-то особенное удовольствие. Он широко улыбнулся: – И все только начинается!
– Я почти обрадовалась, – сказала Патрисия. – Хотя все еще ничего не понимаю.
– Я вышел на пенсию.
Девушка на минуту замерла в изумлении, а потом вскочила и бросилась к дяде, уселась рядом с ним на диван, и они обнялись.
– Наконец-то ты решился! – в восторге воскликнула Патрисия, прижимаясь к нему. – Теперь ты больше не будешь ходить в этот жуткий Олд-Бейли
