1. Пролог
Девочка стояла на холме, всматриваясь в облака. Беспечно скользя по небу, они медленно исчезали за темной кромкой леса.
Извилистая речка, огибавшая изножье холма, чуть дальше разливалась запрудой, в которой ловили рыбу к барскому столу. Девочка знала, что деревенские мальчишки украдкой ночью приходили туда попытать счастья.
Дважды на ее памяти батюшка вместе с Петром, верным домашним слугой, ловили шалопаев и нещадно пороли, чтоб другим неповадно было, только это не помогало, смельчаки все равно находились.
Сейчас около запруды никого не было.
– Настя, Настенька, вот ты где! – голос нянюшки заставил вздрогнуть. И обернуться.
Статная голубоглазая женщина подошла и обняла девочку, притянула к себе, поглаживая темные, заплетённые в тугую косу волосы. От женщины пахло хлебом и еще чем-то, непонятным и тревожным. Настя вдруг заметила бурые пятна на сарафане.
– Откуда они? – насторожилась девочка.
– Кто?
– Пятна эти, – Настя подняла на няню свои огромные серые глаза, опушенные темными ресницами, и вдруг совершенно по-взрослому спросила. – Что с мамой?
– Ох, Настенька…
Наполненный рыданиями, по-бабьи горестный голос заставил девочку судорожно вздохнуть и до боли прикусить губу. Она поняла ответ и вновь уткнулась в пышную грудь няни, скрывая выступившие на глазах слезы.
– Ох, горе-то какое, – запричитала та, уже не сдерживая себя. – Брат твой мертвым народился, а сама матушка твоя… Господи, что с нами будет!!!
– Да не ори ты, – одернул няню высокий мужик, показавшийся на пороге дома. – Веди лучше, пусть с матерью попрощается!
Попрощается. Это слово заставило девочку судорожно задышать, пытаясь сдержать рыдания. Невыплаканные слезы жгли глаза. Как же так? Мама умирает? Этого просто не может быть. Хотелось убежать, спрятаться в надежде, что все это – дурной сон, и что, пробудившись, Настя вновь увидит материнскую улыбку.
– Пойдем, деточка, пойдем… – слова достигли оцепеневшего разума.
Девочка послушно побрела за няней через сени в глубь дома, где в полутемной горнице уже толпились домовые слуги. Там пахло кровью и смертью. Мужики сурово переглядывались между собой, гадая, как смерть хозяйки скажется на их собственной судьбе, а бабы начинали всхлипывать и тоненько подвывать.
– Молодая какая…
– И барин, как назло, уехал…
– Что теперь будет?..
При виде дочери хозяйки все расступились, давая девочке пройти к кровати, на которой лежала умирающая. Восковая бледность покрыла ее лицо, по коже струились капельки пота, и лишь волосы темной волной свешивались до пола, таинственно поблескивая в пламени свечей.
– Матушка, – прошептала девочка, не решаясь коснуться белоснежной руки, на которой тонкими синими ниточками виднелись вены.
– Настя? – та открыла глаза, обвела взглядом комнату, голос звучал глухо, с придыханиями. – Все вон пошли!
– Слышали? Все вон! – седая повитуха, до этого беззвучно шептавшая молитвы, оживилась, замахала руками, выгоняя людей, словно цыплят на птичьем дворе. Крестьяне медленно потянулись к дверям.
– Давайте шустрее, поторапливайтесь, – подгоняла их повитуха.
Дождалась, пока последний выйдет, и потянулась закрыть дверь.
– А тебе особое приглашение надо? – одернула ее хозяйка. – Вон пойди!
Старуха вздрогнула, прошамкала что-то тонкими губами и поспешила выйти.
– Настя, – умирающая протянула руку, осторожно погладила дочь по голове. – Бедная моя девочка… вот и остаешься ты сиротой… все ведьмино проклятие…
– Матушка… – девочка всхлипнула и схватила гладившую ее ладонь, – не оставляй меня, прошу!
– Не в моей власти это, Настенька, – обескровленные губы дрогнули. – Думала я, доживу, научу всему, что сама знаю, да отведу от тебя беду, ан вот как вышло… Выслушай меня и запомни: живи всегда по совести, по разумению. Отца слушайся, береги его…
– Матушка, может, я смогу помочь? – девочка вскинула руки, по пальцам пробегали едва заметные искорки.
– Надорвешься ты. И меня не вытащишь, и сама сгинешь в небытии. Нельзя тебе пока силу пользовать, мала ты еще.
– Матушка… – девочка размазывала по лицу слезы.
– Тише, я еще не все сказала. Думала научить успею, да вот… А записей я не делала, побоялась… Слушай, доченька, слушай меня и запоминай. Сила в тебе великая… По рождению она в тебе искрится… Благословение это Божье… – женщина перевела дыхание. – Отца не вини, я его сама выбрала, наперекор матери пошла… вот и поплатилась…
Настя вновь всхлипнула. Об отце она и не думала: слишком уж редко он появлялся в жизни девочки, предпочитая больше времени проводить в столице, чем в имении.
Мать вновь продолжила, голос звучал еще тише:
– Сила наша ведьмовская – дар древних богов! В дурных да алчных руках она вред приносит. Оттого должна ты, Настенька, блюсти свою девичью честь и мужа себе выбрать достойного… Сила твоя его поддержит! А вот если дурной кто попадется… беде быть… Темный хозяин тебя к своим рукам приберет и зло творить заставит… – голос становился все тише. Последние слова умирающая буквально шептала. – И помни, дочка: оборотни…
Женщина закашлялась, затем несколько раз дернулась, дыхание оборвалось.
– Матушка, – прошептала Настя. – Матушка…
Поняв, что ей уже никто не ответит, девочка рухнула на колени и забилась в рыданиях.
