Сидя у края кровати, я безучастно наблюдаю за работой двух аккуратных и серьезных мужчин, убирающих комнату. В удобных спортивных костюмах, с бахилами, тонкими резиновыми перчатками и медицинскими масками, они без лишней суеты наводят идеальный порядок. Своими точными действиями они напоминают сотрудников какой-то элитной клининговой компании. В мусорный пакет отправились два носовых платка и пара одноразовых тапочек, оставленных съехавшими уже постояльцами.
Все поверхности тщательно вытираются и обильно поливаются дезинфицирующим средством. Залитая слезами простынь, подушка, пододеяльник – все это уже заменено на другой комплект постельного белья, взятый из соседней комнаты.
Чистильщики – правильно называть их так – въехали в эту придорожную гостиницу сегодня утром, под видом сотрудников научно-исследовательского института, направляющихся в служебную командировку. Попросили комнату на втором этаже – получилось прямо напротив моей. Удобно.
Ну а спустя полчаса, убедившись, что никто не помешает, они деловито и аккуратно вскрыли дверь в мой номер, и началась уборка… Весьма необычная. Я первый раз в жизни наблюдаю, как убирают место преступления. Первый и, очевидно, последний.
Мои гости превращают убийство в пропажу без вести. Интересно, как они будут избавляться от тела? Оно лежит за моей спиной, на кровати, и упокоенно ждет, когда придет его очередь покинуть помещение. Я смотрю на него с меланхоличной грустью.
Это мое тело.
Уборщица гостиницы должна придти около двенадцати, так что времени у молодых людей не очень много.
Один из них деловито смотрит в коридор и дает знак другому. Ну, конечно, можно было догадаться. Сейчас они перенесут тело в свой номер, осторожно и обстоятельно расчленят, а ночью вывезут куски в багажнике и закопают в одной из многочисленных придорожных лесополос.
Меня это не трогает. Я здесь, а мое тело – там, меня больше не касается, что ему уготовано. Мне остается лишь думать, анализировать, что со мной случилось. Не вчера, а вообще – что это было? Что это такое – моя жизнь? Что для меня значат люди, оставившие в моей душе все эти следы? Любимые, уважаемые, ненавидимые, презираемые… люди. Конечно, рефлексия уже ничего не изменит, но займет мой ум. Отвлечет меня от странного ощущения присутствия чего-то постороннего рядом. Даже потустороннего. Мара уже ушла, так что это не она. Если хорошенько вспомнить, это ощущение возникало порой и при жизни, а теперь усилилось и наполняет меня неясной тревогой. Как будто прямо за спиной незнакомый человек… ты оборачиваешься, но никого нет. При этом каждая клеточка внутри тебя кричит – кто-то невидимый точно находится рядом.
И это не Мария. Она уже ушла.
Наконец, номер очищен, и незнакомцы уходят, профессионально заперев дверь. Одиночество в стерильной комнате меня полностью устраивает… Как же до этого дошло?
Прямо-таки школьная задача.
Седьмого августа две тысячи двадцать первого года из Энска в Томск на легковом автомобиле выехало пять человек. Известно, что обратно вернулись только четверо.
Внимание, вопрос: почему и за что одного из них убили?
I
Покинутый пять лет назад родной город встречал меня мрачным, угрюмым, серым видом из окна плацкартного вагона. Мелкие дождевые капли щедро посекли стекло, что вполне соответствовало моему настроению. Стояла аномально теплая осень – к началу октября снег еще даже не пробовал заботливо укрыть энскую морозную землю.
Хорошо, что попутчиков не было, мне не нравится, когда на меня смотрят в такие моменты. Я не так часто бывала в Энске за прошедшие пять лет, но каждый раз едва сдерживала слезы, и погода не имела значения, будь то мелкий печальный дождь или яркое и теплое солнце. Я не одну свою детскую, юношескую и взрослую иллюзию здесь похоронила, и это делало меня только сильнее и мудрее. Но когда пришло время для настоящих, а не метафорических, похорон – вся сила и стойкость сразу закончились. Говорят, от своей памяти нельзя убежать, но я попыталась. Убежать нельзя, но бежать можно. Пока бежишь – нормально. В этом деле главное – не останавливаться.
В отличие от своих последних визитов, на этот раз я посещала Энск по служебной необходимости. Не предполагала долгой задержки, но все-таки прихватила небольшой командировочный набор, постаралась запихнуть все необходимое в один дорожный чемодан на колесиках.
Мне очень не хотелось брать с собой в дорогу беспокойство за детей, но материнскому сердцу не прикажешь. Уже с утра, едва приведя себя в порядок, я позвонила домой. Конечно, все нормально. Конечно, «мам, успокойся». Позвонила родителям. Конечно, «дочь, все в порядке». Все равно не могла избавиться от беспокоящих покусываний совести за то, что оставила детей дома одних, хотя и под периодическим присмотром бабушки и дедушки. Меня никак не могло отпустить чувство вины перед родителями, несмотря на то, что они были рады больше времени уделить внукам. Старшие – Яков и Роза – были взрослыми, учились в университете, и с ними уже не было проблем, но младшему сыну было всего одиннадцать, и я очень боялась, что Максим будет чувствовать себя покинутым. Что же до Льва и Сони… О, эти волшебные семнадцать лет. Бедные мама и папа, на что я их обрекла. Я ужасная дочь.
