– Леонид Сергееви-ич… – по-школярски занудно простонал Емельянов. – Ну, не пойму я, хоть убей, почему мы должны влезать в это дело? Тут чистой воды сыск. Да неужто у эмведешников в генералке перевелись сыскари? Хотите, я сам порекомендую парочку – из-под земли достанут хоть самого Аль Капоне.
– Да что ты, в самом деле, тут демагогию разводишь, – генерал Долганов скривился, словно в дупло его зуба мудрости вонзился бурав отечественного производства. – Издохло твоё МВД, давно издохло, и годится разве что на то, чтобы интеллигента безобидного пугнуть да покуражиться.
– Так почему? – не сдавался Емельянов. – Спецы ведь остались. Только все они за задницу свою уболевают. А вы дайте ребятам гарантию, с самого верха, да уважительно к людишкам отнеситесь, да денежки не пожалейте – они любой мусорник вам до пылинки разгребут.
Долганов вздохнул обречённо, поднялся, тяжело опираясь на подлокотники кресла, пронёс дряблый увесистый живот к окну, приоткрыл форточку. Пробасил, словно нехотя:
– Положим, остались у них сыскари. И гарантировать может сам.
– Ещё бы, – осклабился Емельянов. – Замочили человека из его команды.
– Вот именно, – многозначительно ткнул перстом в потолок Долганов. – Только что он может гарантировать? Звание, должность, деньги, орден… И в данном случае не поскупится, уверен. Одного он гарантировать не может. Что не позвонит твоему сыскарю в один прекрасный момент, когда дело дойдёт до раскрутки, таинственный дядька, серьёзный дядька, и не скажет: «А чего ты, казак, распетушился? А? У тебя, орёл, жинка есть и дитёнки. Ты ж не хочешь их собственными руками похоронить?». И за себя твой сыскарь, может, и не испугается, а за семью – точно. Скиснет, потому как знает – как пить дать похоронят. Дело ведь, похоже, миллионов касается. Какие уж тут женщины, дети и прочие морально-этические экивоки…
– Как будто у меня семьи нет, – сквозь зубы процедил Емельянов.
– У тебя? – Долганов удивлённо повернулся к нему. – У тебя, Берсерк, семьи нет и быть не может. Ты кто? Ты – человек-призрак. Как материальная субстанция ты, конечно, существуешь, но как юридическая инстанция пока не оформился. И то, что у тебя, как у любого нормального мужика, есть отец, мать, жена и сын, знает кто? Я – и ты. Даже твои верные янычары не знают.
«Хрен тебе в глотку, чёрт старый, – восхитился про себя Емельянов. – Эк загибает: «материальная субстанция», «юридическая инстанция»…» Но вслух упрямо буркнул:
– Таких призраков и в ФСБ хватает, и в «шестёрке». Пусть и раскручивают.
– Опять не прав. А конъюнктурные соображения? От манера у тебя, Сашка, придурка корчить…
Генерал вперевалочку протопал к резному дубовому буфетику пятидесятых годов, провернул ключик на одной из дверок и извлёк из недр бутылку коньяка «Арарат», пару хрустальных пузатых рюмок и жирный лимон. Глянул на часы и, словно оправдываясь, пояснил:
– Адмиральский час.
Ещё пошарил в глубинах допотопного хранилища и с недоумённой миной вернулся к рабочему месту, сердито втиснул в стол кнопку вызова адъютанта. Тот появился мгновенно, как чёртик из табакерки.
– Валерий! – свирепо рявкнул Долганов. – Где мой ножик?
– Так я поточить взял, Леонид Сергеевич… – сконфуженно потупился адъютант.
– Засранец, – безнадёжно махнул рукой Долганов. – Ну хоть ты, Сашок, объясни ему, что хороший адъютант обязан всё делать незаметно для начальства и, главное, своевременно. Вот чем я теперь должен лимон крошить?
Емельянов в глубине души согласился с шефом, но от комментариев воздержался.
– Так я сейчас мигом сам порежу, – засуетился лейтенант. – Одну минуточку…
Он выудил невесть откуда складной нож и ринулся к столу. Споро располосовал цитрус, выложил на блюдечко. Преданно заглянул в глаза обожаемому начальнику:
– Может, кофе и бутерброды?
– Не… Обедать в столовку пойду, – отмахнулся генерал. – Свободен!
Адъютант мышью скользнул за дверь. Долганов разлил коньячок, понюхал рюмку, довольно сморщился. Затем быстро опрокинул содержимое в рот, бросил следом дольку лимона, причмокнул сочными губами.
Емельянов мелкими глотками смаковал свою порцию.
– Можно курить, – великодушно разрешил Долганов. Сам он прочно «завязал» лет десять назад. Емельянов, давно мечтавший о благословенной затяжке, кивнул благодарно и придвинул пепельницу с фарфоровой легавой на ободке.
– М-да… А ведь смена кабинета готовится, Александр, – обронил, словно невзначай, генерал. – А там и президентские выборы на носу…
Емельянов пожал плечами:
– Всё равно ядро останется – те, кто музыку заказывает. У нас всё под контролем.
– Неправильно оцениваешь ситуацию. – Лицо Долганова как-то незаметно утратило привычное добродушное выражение, и профессиональная складка старого чекиста неожиданно чётко прорезалась в уголках рта. – Верней – не владеешь информацией.
Емельянов вопросительно поднял бровь. Генерал Долганов редко изрекал подобные сентенции, так что это не сулило ничего хорошего. К тому же старый лис всегда оказывался прав. В данной ситуации следовало намертво захлопнуть рот, а уши, наоборот, развернуть и настроить. И внемлить, внемлить, внемлить…
Генералу всегда известно больше, чем полковнику. А в разведке между этими званиями – целая информационная пропасть.
