Из под одеяла торчала нога. Нормальная волосатая мужская нога и больше ничего. Одеяло комком было намотано на голову. Женька улыбнулась. Так же спал ее двоюродный братишка – вся верхняя часть тела оказывалась закрытой, и только выглядывали тощие детские ножки в вечных синяках. Тетка жаловалась, что по два раза за ночь встает размотать потную голову Даньки.
Женя осторожно подвинулась к краю кровати и оглянулась на ногу. Обладатель ноги не пошевелился. «Спит. Только бы не проснулся. Неохота знакомиться». Она, не дыша, сползла и на цыпочках прошла по комнате, собирая белье. «Ну и ну. Ничего не помню. Как же его зовут… Валера? Сережа? Н-да-а… Текила вчера явно была лишней. Ой, блин, мы же потом поехали к какому-то Косте, там еще покурили. Вот поэтому я ничего не помню. Дура. А может оно и к лучшему, что ничего не помню».
Женька разглядывала среди разбросанного белья следы ночного буйства. На полу валялись разорванные серебрянные квадратики. Раз, два, три, четыре… Ни фига себе. В голове вспыхнули отдельные фрагменты. Женька покраснела. «Ну ты, мать, даешь… Надо уходить». Она наклонилась, чтобы поднять с пола юбку. Под кроватью лежали еще несколько квадратиков, на этот раз целых. «Товарищ, а не слишком ли вы много на себя берете. Тоже мне…».
Одеяло на кровати зашевелилось. Женька замерла. В дополнение к ноге из комка одеяла показалась рука. Женька стояла, не шелохнувшись. «Фух. Спит. Сейчас бы душ и кофе. Но нет, потерплю до дома без шума и пыли. Иначе, я его разбужу. Для романтических воспоминаний мне вполне достаточно ноги. И руки». Женька посмотрела на руку. На запястье темнела татушка – замысловатые пиктограммы в окружностях. Галлифрейский язык! На руке у Женьки тату из него же. Точно. Они же на этой почве познакомились. В голове стало проясняться: барная стойка, парень со знакомой татуировкой… Впрочем, лица она так и не вспомнила.
Женька, собрав одежду в охапку, двинулась к двери. Внезапно остановилась. На нее вдруг накатил приступ веселого сумасбродства. Она присела и составила из использованных и целых средств регуляции рождаемости небольшой коллажик с издевательским посылом. «Вот. Привет тебе, незнакомец. Будешь знать». Что именно должен знать спящий незнакомец, в голове у Женьки не оформилось. Она быстро оделась в прихожей, взяла в руки туфли и выскочила за дверь. Замок, к счастью, не подвел.
На площадке Женька перевела дух. «А домик-то припонтованный». Не вызывая лифта, она сбежала вниз по мраморной лестнице. Консьержка проводила ее многозначительной ухмылкой. «Завидуешь, старая мегера? Завидуй».
В пустом дворе, между двумя автомобилями представительского класса, сидела большая лохматая собака с налипшими колючками по бокам. При виде Женьки собака потянула морду. Та виновато развела руками. Собака зевнула и потрясла головой.
«Сука. Как ты сюда попала? Как есть сука. Кто же еще будет шляться по чужим дворам» – непонятно про кого подумала Евгения, шлепая по утреннему городу. В голове звучали голоса мамы, бабушки, тетки и классной руководительницы одновременно. «По чужим дворам в субботу утром шляются хляди, шлынды и лярвы. Нет. Лярвы, кажется это из другой оперы». Лучше всех в квалификации хлядей разбиралась классная.
Школу Женька закончила пять лет назад, но весь опыт народной мудрости классной она могла воспроизвести с точностью до запятой. Женькиным одноклассницам, которые курили, красились и прогуливали школу, стокилограммовая блюстительница морали предрекала будущее строго в соответствии с тарифной сеткой хлядей. Женька не курила, не красилась, училась на отлично в двух школах. Танцы, музыка, английский. Однако, проиллюстрировать пособие по хлядям и шлындам из всего их класса смогла бы, в итоге, только она.
Одноклассницы в колготках сеточкой и черным лаком на ногтях после школы пошли прямиком замуж. Там и осели. Косметику смыли, ногти подстригли, колготки сменили на практичные джинсы, чтобы об коляску не рвалось. И только на встречах выпусников девчонки вспоминали школьный статус, но уже в соотвествии с нынешней модой среднерусской провинции: каблуки, красная помада, черные брюки и блузки расстегнутые до того места, чтобы выпирало достойно. Выпирать было чему. Некоторые уже рожали по второму. На Женьку смотрели с жалостью. Во-первых – не замужем. Во-вторых, – одевалась не пойми во что. Она и в школе-то выглядела непонятным заморышем, а сейчас вообще как из цирка: зеленые боты, клетчатые штаны. Лет четырнадцать можно дать. Скажи им, что она популярный блогер в фэшниндустрии – не поверили бы.
Кабы Женькина воля, она на встречи и вовсе бы из Питера не приезжала, но мама и бабушка просили. Бабушка в прошлом – заслуженный завуч школы, а мама и сейчас преподает. Естественно, русский и литературу. Что может быть ужаснее, чем родиться в интеллигентной семье в промышленном стотысячнике. Да еще с наследственной патологией замужества.
В краю покорителей металла Женькины предки застряли после эвакуации из Ленинграда. Предки исключительно по женской линии. Других не было. Не задерживались мужчины в их семье. Но их, честно говоря, и заводили-то на время, только, чтобы родить в браке. А дальше искуссным равнодушием и виртуозной техникой уничижения выдавливался мужчина из фарфорового царства нотных папок, крахмальных передников, обедов в крошечной гостинной, воскресной филармонии и стерильной сантехники. Именно сантехника, ежедневно протираемая трехпроцентной перекисью, добивала суровых металлургов окончательно. Ну не было подходящих для энтого интерьеру. Может, и были где-то в далеком Питере, а здесь лучшие экземпляры водились в инженерной среде градообразующего предприятия. Мужчины пахли табаком, ели копченую колбасу и смотрели телевизор.
