– За что это вы его так? – спросил Мирад плотного старосту в белой рубахе и с желтым поясом, опоясывающим его круглое пузо. – Что сделал этот несчастный, чтобы быть прикованным к позорному столбу?
Староста замялся. Он имел манеру чесать себе затылок, смешно пододвигая шляпу на лоб и тем самым тянуть время, чтобы придумать наиболее угодный для владыки ответ.
– Так ведь, это… – начал он, повторяя свой ритуал. – Курей он тырил, ваше величество. Поймали прямо-таки за руку, когда этот проходимец в чужой курятник залез.
– В таком случае, почему его руки все еще при нем?
– Так ведь, это, ваше величество, по первой поймали. Хороший он малец, видать, бес попутал. Матушка у него больная. Ничего окромя бульона куриного в рот не берет и ходит под себя.
На сей раз староста не ограничился почесыванием загривка, а стянул мокрую от пота шляпу, протер им лицо и водрузил его обратно на свою макушку как флаг над бастионом.
– А что же он сам кур не разводит? – продолжал расспрашивать король.
Он восседал на высоком жеребце, который не был в восторге от стояния смирно. Конь топтался на месте, утрамбовывая под собой грунт, громко фыркал и требовал от седока команд.
– Ну, это, своих то курей паренек сварил давно, вот и взялся за соседские. Ну, так, мы его и приковали, чтобы уразуметь маленько. – Староста перебирал ногами не хуже жеребца его величества.
Визит королевской свиты в деревушке был как гром среди ясного неба, и он прибывал в полной растерянности от заполнявших всю площадь групп всадников, фургонов и карет. Блестели на солнце многочисленные доспехи и шлемы солдат, фыркали лошади, и развивались штандарты. Если бы не броня рыцарей, то кавалькада состояла бы преимущественно из красных и белых оттенков.
Мирад спрыгнул с коня, поправил на поясе широкий двуручный меч и поставил могучие руки на пояс. Он был гораздо крупнее старосты и на целую голову выше. Каждое сказанное им слово гремело в ушах словно оно доносилось из большого пустого чана:
– Я правильно тебя понял, бургомистр? Запамятовал как тебя звать?..
– Это, Гарваль, ваше величество.
– Ах, да. Гарваль, как считаешь, правильно ты поступил с этим бедолагой? Правильно ли ты поступил с тем, кому необходима помощь и поддержка в трудное время?
Староста решил промолчать, подозревая, что на эти вопросы нет нужды давать ответ. Не зная куда девать свои руки, он опустил голову, снова снял с лысой макушки шляпу и прикрыл им пах, держась за край головного убора обеими руками. Волосы у старосты были только по бокам, а темя испещрено множественными волдырями то ли под воздействием солнца, то ли из-за гадкой болячки.
– Я не совсем понимаю, ваше величество, – наконец выговорил староста, вдруг осознав, что пауза слишком растянулась. – Война ведь идет. Чем мы будем кормить наших солдат, если они явятся за провизией?
Мирад приблизился к старосте в плотную и ему пришлось сделать шаг назад. Показалось, будто пред ним выросла стена.
– Погибать на войне – это великая честь, Гарваль, – сказал он, подняв указательный палец перед его лицом. – Этот юнец вполне способен взяться за оружие для защиты своего дома от врагов, а ты своими собственными руками доводишь его до истощения. Смерть от голода – худшая из смертей.
Пока владыка произносил свою короткую поучительную речь, кто-то из мальчишек, бегающих по улице, швырнул в прикованного комком грязи и, попав тому прямо в висок, захихикал и побежал к остальным, очевидно, чтобы похвастаться своей меткостью.
– А ну-ка брысь отсюда! – крикнул Гарваль уже убегающей детворе и отряхнул свои штаны от отлетевших брызг.
Сорванцы разбежались кто куда.
– Как тебя зовут, парень? – спросил король у прикованного и заляпанного грязью крестьянина.
– Подними свой котелок, когда к тебе обращается его величество! – опередил староста, шлепнув парня по голове своей шляпой.
Оборванец замотал головой, сплюнул себе под ноги, пытаясь освободить рот от застрявших между зубами нечистот и поднял глаза. Вернее, один глаз, потому что второй был заляпан, а отряхнуться он не имел возможности из-за зажатых между деревяшками рук.
– В-васик, ваше величество.
– Дайте ему воды.
Один из рыцарей ловко спешился, снял с пояса флягу и дал оборванцу попить. Тот сделал несколько быстрых глотков, поперхнулся и пока кашлял, выплеснул половину воды на землю.
– Мы, это, даем ему воду, ваше величество, – поторопился оправдаться староста, заметив презрительный взгляд в свою сторону.
Однако Мирад обратился к юноше:
– Вот что, Васик, если ты воруешь у соседа, значит воруешь у своего короля. Никаких оправданий для кражи нет и быть не может. Уяснил?
Оборванец несколько раз кивнул на сколько это позволяли сделать кандалы.
– Чем больна твоя матушка, Васик?
– Белый паралич, ваше величество. Полгода уж как борется. Я не хотел красть. Просто. Просто матушку жалко у нее ведь никого кроме меня не осталось, а брат мой на войне погиб.
– В деревне есть лекарь? – спросил Мирад обращаясь уже к старосте.
– Есть травник, но он не смог ничем помочь старухе. Говорит, мол, не лечится этот самый белый паралич…
