Со стороны моя жизнь казалась обычной. Да и что необычного может быть в серой учительнице географии? Утром веду уроки в школе, вечером просиживаю часы в одиночестве.
Как и у каждой скромной с виду женщины, у меня была тайна. Или скелет в шкафу. Как хотите, так и называйте. Я писала эротические рассказы для одного приложения и имела на этом неплохой дополнительный доход. Коллеги удивлялись, как я могу так роскошно одеваться с копеечной зарплатой. А я тихонечко радовалась и скрывала свой секрет-скелет.
Любила я не только писать острые пошлости для незримого читателя, но и дискутировать на эту тему. Открыла для себя анонимные чаты. Это место такое, куда приходят драчуны (читай через о). Развлекалась там каждый вечер. Никаких интеллектуальных бесед, сплошные непристойности, чем грубее, тем лучше. А если еще и с иллюстрациями... м-м-м...
Вот такая я была – идеальная учительница географии. Днем веду образцовую учительскую жизнь, а ночью предаюсь разврату на словах.
К сожалению, в жизни позволить себе нечто непристойное я не могла. Стоило только решиться, как в голове звучал мамин голос: «А что люди скажут?». На этом решимость терялась.
Вообще, считаю себя хорошим человеком. Именно я была тем учителем, который после работы спасал бомжей от переохлаждения, а на следующий день с запоем рассказывал ученикам о своём подвиге, игнорируя тему урока. Делала я это не для того, чтобы показать всем, какая я хорошая женщина. Мне хотелось, чтобы мои ученики выросли небезразличными людьми. Не теми, кто пройдет мимо лежащего на земле человека.
Без тени смущения скажу: дети меня обожали, коллеги уважали, Петрович любил всю жизнь. А я что? Упёрлась. Не пойду за нелюбимого и всё.
- Дура ты, Ларка, - говорила мне мама, - уже бы давно женились, детей завели.
А зачем? Не будут счастливыми дети, рождённые в несчастливой семье. А таковой является та семья, где не счастлива женщина. Мужчина может делать всё для неё, но он не тот, кто сердцу мил.
Наверное, у каждой женщины есть такой Петрович. Вроде и мужик хороший, но не «ёкает» сердце при взгляде на него. И есть второкурсник Сережа, из-за которого ночами не спишь, готова ему себя подать в любое время. В глубине понимаешь, что он не будет с тобой, серой мышью, но делаешь новую попытку его привлечь.
Все оставшиеся годы так и живёшь, думая о Сереже и игнорируя доброго Петровича.
В день своего пятидесятипятилетия вставала с постели с тягостным ощущением. Такое появляется, когда очень не хочется идти на работу. Не хочется есть, пить, спать, говорить, дышать и жить. Мне всё надоело настолько, что я почти молилась, чтобы всё закончилось.
И это случилось.
У бесцветной жизни был на удивление фееричный финал. После поздравления в учительской я собрала свои вещи, водрузила на стопку с атласами подаренный коллегами керамический глобус и пошла в свой кабинет. Но до него я не дошла. На лестнице оступилась и полетела вниз. Всего секунду осознавала, что я лежу на плитке лицом вверх, глаза широко раскрыты, а прямо мне в голову летит тот самый глобус.
Тишина была недолгой. Тело начало ощущать себя в пространстве, и я с недовольством открыла глаза. Мужчина в маске на пол-лица набирает жидкость в огромный шприц. За его спиной стоит врач в такой же маске. Я с досадой понимаю, что жизнь не закончилась. Я в больнице. Хуже и быть не может. Опостылевшая жизнь может стать кошмаром наяву.
- Пожалуйста, не надо, - бормочу, - не спасайте меня…
Мужчина в маске отшатнулся, затем и вовсе отскочил к дальней стене. Его примеру последовал и второй человек, но сделал это с большей живостью, выдавая в себе молодого парня. Теперь вдвоём прилипли к выкрашенной до середины стене, смотрят на меня ошарашено. Тот, что явно постарше, ищет руками кнопку на стене, огромный шприц направил на меня. Его пальцы тем временем находят красный выпуклый круг и нервно в него тычут.
- Ангел-А… Ангел-А, - говорит механизированный голос в такт светящимся огням, вспыхнувшим в каждом углу больничной палаты.
В этот момент понимаю, что мне удивительно легко. Ничего не болит, косточки не хрустят, давняя боль в пояснице прошла. Поднимаюсь с кровати без труда, будто во мне и нет ста килограммов. Только в голове слишком шумно. Звук становится особенно острым, когда перевожу взгляд на мигающие огни и рупоры, из которых продолжает звучать: «Ангел-А! Ангел-А!».
- Что происходит? – спрашиваю, стоя около койки. Сверху осматриваю себя, ощупываю одежду. На мне легкая серая ночнушка. Я стою босыми ступнями на плитке, слишком ярко ощущаю её неровность. Волосы мои почему-то длинные и белые. Нет, не просто выкрашенные в белый, а именно седые, ведьминские.
- Док, что делать? – нервно бормочет юноша, прижимая маску плотнее к лицу.
Ловлю своё отражение в небольшом зеркале на стене. На меня смотрят прозрачные глаза с тонким зрачком. Волосы действительно седые и достигают поясницы. Я склоняю голову, отражение делает то же самое, я верчу рукой, затем ощупываю себя, отражение повторяет.
Теперь не сомневаюсь, что это именно я.
- Боже мой… - шепчу, прикладывая ладони к гладкому белому лицу. - Я всё-таки умерла…
