Рафинированное. [без запятых]

Мягкий уд

по липовой аллее.

Только не темной,

не Бунина:

Без любви разочарованной,

без очарованности юной.

Написал когда-то

Он и я песни прежние,

Десять лет прошло,

Четыре десятка сложено,

Как воды вешние

Утекли и прожито.

Неживое все:

Все под пеплом прошлого,

Ни любви, ни верности.

Все отжито.

Тонкие ноты Рамазана,

Собираю капли чувственности,

Воплощаю в важности,

превращаю в нужности.

Для всех, увы, чуждые.

Вере нужно вере быть.

А Любви,

пусть эфемерно, но жить.

***

Можно меня выключить?

На один день:

Без Хезболла и Алькаида1.

Песком желтым процедить.

Пробежать

От точки невозврата до Каина,

До мифа, до сказки,

В телескопе дойти до

Непрозрачной краски,

Неба вкусить,

Скинуть нейросетьные маски.

Можно меня выключить?

Можно на час никем не побыть?

Ни лари, ни рубль,

Ни франк не потратить?

Можно на луну просто выть?

Как будто бы создали

Только что, здесь же, сейчас и сразу

Вселенную, где хочется жить

Без операции в секторе Газа.

Можно меня выключить на один день?

Море черное

Ветер южный

Берег дугою

Там на Подлужной

Под большой буквой М

Скоро придет стужа

Вновь на полгода замерзнут фаланги

Так что печатать не сможешь

Так что стихи только ротангом

Гнуть на страницах будешь

Рогаликом неправильным слогом

Менять очередность

Стараясь прятать эпитетом

Не веря мировому подлогу

Про вечное про черное в белом

Про неисповедимые к Богу

Нитью на горизонте огнями зажегся берег.

Соленой проседью на фасадах глазницы покрылись.

Здесь мы пьем горули, покупаем зацветающий вереск,

Когда в беспокойстве в Израиле дети проснулись.

Воем сирен

Утром рождается город,

Десятки ракет

Пролетают над морем:

Над Средиземным и Черным.

Двадцать первый пропитанный горем.

Мы каждые: отцы и дети,

Вынуждены искать ответы —

Как сохранить гладь моря,

В либеральности хранить гармонию

Счастья и горя.

Верим,

Но чуда уже не ждём.

Нам кто-то сверху все шепчет:

«Не сопротивляйся. Мы все равно в прах тебя

сотрем».

Батуми – Калининград.

Оставь, прекрати

Движение в Neverland,

До заводских настроек нас откати,

Чтобы после крылья расправил Атлант.

Цени мои невероятные сны:

Про Адама с зеркальным лицом,

Про певчих кошек,

Как демоны

На черепашьих панцирях

Рисуют прошлых

Решения, как чайки, несут

Будущего гаммы,

Как тускнеет на зеркале

Амальгама,

Где кончается мир,

Спроецированный ботом

По Пелевену. Холокостом

Заканчивается первая четверть,

С богом.

С богом ли?

По берегу Куры,

Не как хотели бы,

А просто мыслями

13 лет объединены.

Фалангами

Сплестись не можем —

Не в той стране

Родились мы.

Идут шнурки две пары.

Лет сколько нам осталось? —

Полтинник на двоих?

Быть может, тридцать?

Стареет зеркало,

И в высях

Пишется история,

И Джорджия запомнится

Перманентным роем:

Запахов тимьяна, солнечной хурмы.

Мы идем с тобой Курою

С разъединенными фалангами.

А мимо нас под листьями мандарины.

Все, что читаем, кажется вестями

С глубоководной субмарины:

Нереальным, с тысячелетней историей,

Словно над нами кто-то смеется со злою иронией.

И под смех по берегу Куры:

В твоей руке имеритинский,

В моей Чинури —

С разъединенными фалангами.

В глубину почти непрозрачную,

К далекой на холме желтоцветной

С крестом, песочного цвета, отважной,

Выстоявшей.

Глазницы мои безответные,

В них прошения о мире остаются

Как бы пропущенными,

Как звонки к бывшим,

Как дождя струи льются

Слезы Израиля, частью не проснувшегося.

Сколько можно: «О, Чехия в слезах,

Испания в крови»?

Мы создали иллюзию мира

Ложного.

Кровь оправдываем,

Кропим себя каплями лживой добродетели?

Давай стареть вместе: