Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг.

Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг.
О книге

Сергей Магид (р. 1947 г., Ленинград), в 1970–1980 гг. печатался в самиздате. В 1981–1988 гг. входил в ленинградское неформальное объединение поэтов, прозаиков и переводчиков «Клуб-81». В 1985–1990 гг. принимал участие в подготовке создания Ленинградского Народного фронта. В 1990 г. уехал из СССР. Живет в Праге.

Собрание стихотворений и поэм «Рефлексии и деревья» включает в себя ранние стихи и пять поэтических книг, написанных и подготовленных к печати в период 1970–1990 гг., но не изданных. Некоторые стихотворения и поэмы публиковались в ленинградском и рижском самиздате, в коллективном сборнике «Круг» (1985), в первой авторский книге «Зона служенья» (2002) или были вывешены в Сети. Отбор их, как и последовательность их размещения, почти во всех случаях производились без согласования с автором, а редакторы считали своим долгом «исправлять» «неточности» и «огрехи» так, как они это понимали, порой полностью искажая смысл написанного. Основной корпус поэтических текстов, создававшийся в течение более чем четверти века, затем еще почти 25 лет пролежал в столах, шкафах и чемоданах. В книге он заново собран и представлен практически полностью.

Книга издана в 2014 году.

Читать Рефлексии и деревья. Стихотворения 1963–1990 гг. онлайн беплатно


Шрифт
Интервал

© С. Магид, 2014

© О. Сетринд, 2014

© Издательство «Водолей», 2014

Попытки

Ранние стихи

1963–1969

Бунт

…Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так что сыплется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет…
Н. С. Гумилев. Капитаны
[Начало утрачено]
…Трупы – за борт плодами спелыми.
Мясом слабых – акулы вскормлены.
Стали негры от соли – белыми.
Англичане от солнца – чёрными.
Бунт крадётся по нижней палубе
Согревая ножи за пазухой,
И скрипит в неумолчной жалобе
На спардеке штурвал несмазанный, —
Это смута – пальба да пагуба, —
Абордажные сабли – наголо,
И в крови цвета темно-алого
Захлебнулась верхняя палуба.
Только боцман и три помощника
Словно черти, врубились ахово, —
И ценою в два медных грошика
Стала доблесть команды баковой…
А над нашей старой посудиной
Капитановый голос реял:
«Ставлю бочку голландских гульденов, —
Затанцует мятеж на рее!
Джигу спляшет в верёвке пеньковой
Тот, кто в тропиках жаждет глетчера.
Эй, помощник, над каждой стеньгою
По мерзавцу повесить вечером!»
И команда побитой сукою
Уползла в полутёмный угол…
Я проснулся. И с прежней мукою
О двуличье своём подумал.
Ни к тому, ни к другому полюсу
Не пришел я, шагая веком.
Пистолет не рвал из-за пояса
И с людьми не стал человеком.
[Ленинград, Разъезжая ул.,
1963 г.]

«Что-то не так, гляжу, на этом свете…»

Что-то не так, гляжу, на этом свете.
А почему, не понимаю сам.
Зачем в песочнице играют эти дети?
Чтоб выросли, как мы, в ненужный хлам?
Когда иду я ночью, одинокий,
И дождь и ветер с силой бьют в лицо,
Весь мир, так страшно от меня далёкий,
Я вижу. Что в нем? Язва налицо!
Она же и во мне: Зачем я в этом мире?
Ведь я умру! Умрут отец и мать.
Зачем же быть,
Зачем опять в квартире
Вот это утро летнее встречать?
Что принесут мне эти утра в лете?
Чем кончатся грядущие года? —
Тебе никто на это не ответит,
Кроме тебя… Когда?..
[Комарове,
июль 1964 г.]

«Катитесь к чёрту, вы, педанты чёрствые…»

Катитесь к чёрту, вы, педанты чёрствые,
Кончайте нас скоблить под комсомольской лупой,
Ведь мы живые люди, мы не мёртвые,
Но вы нас видите какой-то массой глупой.
А мы-то умными считали вас и клёвыми,
Мы с обожанием смотрели в ваши рты,
А вы нам душу испоганили Обломовым,
Зачем он нужен нам, скажите, вы, кроты?
Я столько был послушным и прилизанным,
В те времена, когда я был сопляк, —
Но что с тех пор на мысль мою нанизано,
Не описать! Нет, это не пустяк.
Ужасно быстро пролетели годы детские
И вот сейчас – одиннадцатый класс.
В семнадцать лет я знаю эти мерзкие
Попытки влезть мне в ухо, мозг и глаз.
Ах вы считаете, что мы щенки наивные?
Нет, всё нам ясно! Всё, – на этот раз!
Давайте разойдёмся лучше мирно мы.
Мы вас не поняли и не понять вам нас.
[Ленинград,
23 сентября 1964 г.]

«Что надо мне в моей житухе рыжей?»

Что надо мне в моей житухе рыжей?
Чего хочу, о чём мечтаю я?
Вот если б бог со мною встал на лыжи,
Наверняка бы понял он меня.
Хочу немного я. Лишь то, что может сбыться.
То, что мы видим в книгах и в кино.
Хочу любви. Хотя б её крупицу,
А больше мне не надо ничего.
Последний год остался в этой жизни.
Последняя зима, а там, как знать…
Там, впереди, на лыжах прёт всевышний.
А я за ним, – догнать его, догнать…
[Комарове,
зима 1964 г.]

«Четыре стены…»

Майклу

Четыре стены,
Пол, потолок.
Окна и двери
Запертые.
И ты тут сидишь,
Как загнанный волк
И учителя ешь глазами.
И так каждый день
За годом год.
И десять лет
Пролетели мимо.
Какого же чёрта
Тяну я рот
В личине
Обманного грима?
Ведь я не Пиноккио
Не Арлекин
С картонной игрушечной пикой.
Учиться капустный
Гибрид получать
По вашей таблице безликой, —
Зачем это мне?
Да мне б не во сне
Жить наконец начать.
Да мне б сейчас в джунгли
Рубить каучук,
Резать на Кубе
Тростник сахарный,
Мне б на Аляску сейчас,
Где Чук
И Гек не бывали…
А тут вот – каторга…
Сижу за партой, —
Судьба надтреснута.
Весь понедельник
Зубрю Достоевского.
По четвергам логарифмы терплю.
И мне тыкают в морду,
Что я бездельник
Что жизнь меня съест
Как дезинфекция тлю.
А я и хочу
Этой жизни чёртовой,
Чтоб на палубе
Вертеться как белка,
Чтоб увидеть Везувия
Облик чётко
И чтоб в Африке жить
Как в своей тарелке.
Так какого же беса
Торчу я здесь?!
Пусть я мал,
Пусть сопляк,
Как думают многие.
Но ведь где-то жизнь
Настоящая есть.
И туда вот
Бегут мои ноги.
[Ленинград,
зима 1965 г.]

Вьетнам

По набережной озера в Чикаго
Гуляли каждый вечер
Вы вдвоем
С Мэри О'Хиггинс.
Перед тем – в Айдахо
Ты странствовал
Под солнцем и дождем.
Ты, в общем, был
Совсем обычным парнем,
Знать не хотел
Политики бедлам, —
Не пачкал руки в ней,
В её труде ударном.
Таких парней
Полно и здесь и там.
Любил шататься ты
По разным штатам,
Ещё любил
Армстронга и вино,
А если гибли вдалеке солдаты,
Ты говорил:
«I fuck it! Всё равно».
Ты в это время,
С обществом не споря,
Желанья Мэри
С губ читал, а сам
Знать не хотел,
Что есть на свете горе,
Напалм и смерть
И, как его… Вьетнам?
Да ты плевал
На всякие там страны,
Пока с тобою Мэри, —
Всё – о'кэй!
Когда твой кореш
Умирал от раны,
Еще ты нежно
Гладил руку ей.
Но срок пришел
И с тысячью другими
Ты форму получил,
К плечу – приклад,
Десятками смертей
Подсумок твой набили
И в бой пошел ты,
Сам тому не рад.
А через месяц
Та О'Хиггинс Мэри, —
Она была тебе
Милей всех жён, —
Прочла, что на десятой параллели
Ты пулей партизана
Был сражён.
Упал ты в воду рисового поля,


Вам будет интересно