«От русского русское слышать приятно…»
Над изгибами рек, над вершинами гор,
над земной красотой несказанной
виден ласковый свет, слышен ангельский хор —
он звучит над Россией осанной.
…..
Пусть плетут кружевницы свои кружева,
ангел жив над кремлевской стеною,
он неслышно поет, что Россия жива,
как земля под корой ледяною.
Светлана Кекова, 2003 г.
Русский язык преткнётся, и наступит тотальный хутор.
И воцарится хам – в шароварах, с мобилой и ноутбуком.
Всучат ему гроссбух священный фатер его с гроссмуттер:
бошам иль бушам кланяйся, лишь не кацапам, сукам.
Русский язык пресечётся, а повыползет из трясин-болотин
отродье всяко, в злобе весёлой плясать, отребье…
С. М., 2008 г.
Я русский бы выучил только за то б,
что в нём – благодатная сила,
за то, что Солоха, грызя Конотоп,
от русского – кукиш вкусила.
Не слышать, не видеть, не знать, не терпеть
нэгайной и наглой их воли.
Скажи, Богодухов, и Харьков, ответь:
доколе, доколе, доколе?
С. М., 19 января 2008 г.,
Крещение Господне
Этой местности злые складки
прирастают тобой, боец,
получая в сухом остатке —
дым за речкой Сухой Торец.
…..
Это сосны скрипят по-русски,
открывая такой обзор,
будто ангелы, сняв разгрузки,
отсыпаются у озёр.
Андрей Дмитриев, 2014 г.
Вынесенные в заголовок слова поэта-симферопольца Андрея Полякова мне доводилось цитировать не однажды. И сносу им, как говорится, нет. Дальше в этом стихотворении идет серьезно-ироничная строка-размышление: «…оно и понятно. Хотя – непонятно».
Действительно, объяснения феномену, похоже, нет. Видимо, «приятность» располагается в иррациональной сфере, в которой и существует эта самая любовь, наша любовь к нашему же, русскому: великой русской культуре, великой русской литературе – от древности до лучших образцов XX в. А ведь Томас Манн назвал русскую литературу XIX в. святой и был архиправ, поскольку именно она оставалась связующим духоносным каналом ко всему миру, а в первую очередь к нам, умом ни в чем не твердым, именно она и перебросила через пропасть духовного распада конца XIX в., приведшего к 1917 г., через годы безбожия, мракобесия, репрессий и сокрушения святынь – мосток к нам, сохранила для нас «страстно поднятый перст» (Достоевский) о Святом Писании и святоотеческих письменах, хотя бы и непрямо, а прикровенно, в самих своих Истине, Добре и Красоте.
На Слобожанщине, в Харькове, да и на всей территории конгломеративного квазигосударственного образования, в котором мы родились, которое мы любили и называли УССР, эта тема актуализовалась особенно с 1991 г., со времен объявленной нэзалэжности; тогда еще никто не мог предвосхитить масштаба вражьего замаха на Русский мир, неотъемлемой частью коего, вне всякого сомнения, а может быть, и в первую очередь является Малая Русь, то есть Русь изначальная, земля, с которой и началась вся Русская цивилизация, дочерне возросшая от материнской православной Византии.
Прозорливым людям уже к середине 1990-х стало понятно, что моноэтнический проект и унитарное государство невозможны в стране, где исторически проживают десятки народов. Но тогда продолжалось вытеснение русского языка вместо придания государственного статуса двум языкам – русскому и украинскому. Изначально в конституционный строй проекта «Украина-91» была заложена бомба, она потом и рванула. Причем на протяжении всей новой истории на Украине внятно и вседозволенно присутствовали внешние силы, которые и спровоцировали взрыв.
Новый украинский проект президент Кучма назвал в своей книге так: «Украина – не Россия». То есть позитивный созидательный смысл в проект не закладывался изначально: нужно было лишь делать все, чтобы не быть как Россия. Это была логика завистливого, гордого и, мягко говоря, неумного кривого зеркала. В этом таился деструктивный, саморазрушительный подвох. Треть столетия было потрачено, собственно, на то, чтобы вытеснить русскую ментальность. И чем заканчивается? Руиной, как всегда происходило в истории с украинской самостийностью. В наше время – уничтожением миллионов экземпляров книг на русском языке, сносом памятников, геноцидом русского населения, гражданской войной, государственным терроризмом, близкой перспективой утраты государственности. В сущности, государственности здесь не было никогда. И вот у завистливых и пыхатых «сорвал крышу» давний Каинов комплекс ревности к русскому брату.
Стремление сломить общерусскую парадигму в системе образования принесло свои всходы в умах украинцев, особенно молодых. К тому же искушение Европой. Я бы сказал, умело подогреваемой иллюзией Европы. Перед Европой малороссы всегда испытывали хуторянский комплекс неполноценности, хотя Гоголь просил объяснить ему наконец, что такое «европейский выбор». Тщетно. Никого не заставили задуматься даже публичные воспоминания президента Кравчука о детстве, в котором поляки украинцев называли не иначе как «быдло».
Прямо скажем, свои русские фундаментальные духовные ценности мы на Украине ощущали вяловато (если говорить о народе в большинстве). Конечно, островосприимчивые единицы в прямом смысле слова болели от разворачивающихся картин моноэтнизма и шароварщины. «От этого я и подыхаю!» – прокричал в 1993-м в телефонную трубку «правозащитникам» харьковский русский поэт Борис Чичибабин и скончался в декабре 1994-го, рассорившись окончательно со своими друзьями, бывшими советскими диссидентами, успешно делавшими в новонэзалэжной политическую и материальную неоконъюнктурную карьеру.
