Седиков не сразу сообразил, откуда идут настойчивые гудки: от телефонного аппарата, переговорного устройства подъезда? Или от звонка в квартиру? Чертыхнувшись, он несколько секунд стоял в нерешительности, пока наконец не понял, что названивают из подъезда. Сигнал переговорного устройства был чуть басовитее других. И с приятной хрипотцой. Как подсевший голос взволнованной женщины.
– Экспресс-доставка! Вам ценный пакет.
– Сейчас открою.
Седиков нажал на кнопку электронного звонка и услышал, как загудел зуммер открывающейся двери подъезда. Август Николаевич помчался в ванную, чтобы смыть с лица пену и надеть халат. Но с половины дороги вернулся – снизу опять перезвонили.
– Я же открыл дверь! – сердито сказал Седиков, сняв трубку.
– Август Николаевич, у меня запарка, – доложил курьер. – Я засунул конверт в почтовый ящик.
– А расписаться не надо?
Но вопрос повис в воздухе – курьер уже отключился. А Седиков наконец смыл с лица пену, торопливо натянул джинсы и пуловер и, не вызывая лифта – благо жил на третьем этаже, – спустился в вестибюль. К почтовым ящикам. Ценные письма, решил он, нельзя надолго оставлять без присмотра. Даже в таком респектабельном доме, в каком он обитал уже более тридцати лет.
В вестибюле не было ни души, а на будке вахтера висел замок. Седиков похвалил себя за расторопность – без дежурного какой-нибудь блудливый парнишка мог бы тут же опустошить почтовый ящик. И – прощай ценное послание. Если это действительно послание, а не пакет с рекламой стиральных порошков или приглашение заглянуть в автомагазин и выиграть новенькую тачку. «Рено» или «фольксваген».
Пакет оказался на месте. Обычный продолговатый конверт без почтовых штемпелей. Не слишком толстый, но увесистый. Поднимаясь на лифте, Август Николаевич внимательно рассмотрел его. Чистенький, не залапанный. Его имя, отчество и фамилия оттиснуты золотыми выпуклыми буквами. Словно адресата приглашали на званый обед и – из особого уважения – вложили в конверт меню и карту вин.
– Интересно, интересно, – пробормотал Седиков, не обнаружив обратного адреса. И перевернул конверт – с обратной стороны он был девственно-чист.
«Реклама, – подумал Август Николаевич. – Опять реклама. Мальчишка меня надул. Только зачем? Сунул бы молча конверт в почтовый ящик, как делают все рекламные ходоки, и отправился дальше. Ни номера дома, ни номера квартиры. И не стал бы перезванивать, предупреждать, что ценный – именно ценный! – пакет он положил в почтовый ящик. Ведь нет на конверте ни номера дома, ни номера квартиры! Да и пакет с рекламой не выглядел бы столь парадно. Золотое тиснение имени адресата – не слишком ли накладно для рекламы стиральных порошков?»
– Странно, странно…
Август Николаевич приблизил конверт к уху и осторожно потряс. Мысль о «порошке» вызвала в нем ассоциацию со зловещими конвертами, начиненными спорами сибирской язвы и повергшими в шок всю Америку. Но в его конверте ничего не шуршало и не пересыпалось. Непохоже, чтобы это был привет от неуловимого Бен Ладена или косящих под него американских фашистов, со спорами сибирской язвы. Напротив. Конверт наводил на мысли о чем-то нежном и интимном. От него исходил слабый аромат дорогих духов или туалетной воды.
Дома Седиков положил конверт на стол и еще раз изучил его. Но ничего нового не обнаружил.
Были случаи, вспомнил он, когда в почтовые отправления закладывали пластит. Кому-то из американских дипломатов оторвало руку. Или голову? Мысль об оторванной голове не прибавила Августу Николаевичу осторожности. «Да что я, в самом деле, тут рассусоливаю, – рассердился он и, взяв конверт в руки, попробовал его согнуть. – Скоро на работу, а я еще не побрился!»
Конверт не без усилий поддался. «И ладненько, значит, там не железяки, не бомба, – решил Седиков. – Не взорвется». И только когда отрезал ножницами узенькую боковую полоску, к нему пришла запоздалая мысль: а может, пластит сгибается так упруго?
Пластита, слава богу, в конверте не оказалось. Только еще один конверт, а в нем пачка новеньких стодолларовых купюр. Ровно сто штук. Август Николаевич, забыв о том, что может опоздать на собрание акционеров энергетического пула, где он имел полтора процента акций, дважды пересчитал деньги.
«Десять тысяч баксов, а какая маленькая пачка», – подумал он и сел на стул. Сел непроизвольно, не отдавая себе отчета в том, что колени у него стали мягкими. Он, не последний в Москве бизнесмен, никогда бы – даже под страхом жестокой кары – не признался себе, что при виде этих денег, не таких уж и больших, пережил мимолетную физическую слабость.
Август Николаевич еще раз внимательно оглядел конверты, но ничего нового не обнаружил. На первом – три слова: Августу Николаевичу Седикову. Второй конверт – без единого штришка. Ни обратного адреса, ни почтового штемпеля. И никакого сопроводительного письма. Наверняка произошла какая-то ошибка.
