Достаю из холодильника бисквитный торт из и ставлю его на стол. Любуюсь своим творением. На день рождения я всегда готовлю торты для всей семьи.
Герман не один из них. Он сосед по лестничной клетке. Мы с ним со школы знакомы. Вечно лохматый, в дырявых джинсах и черной спортивной кофте. Красивый.
В десятом классе я в него влюбилась.
Тайно, конечно же. Никто-никто об этом не знал. Для всех наш сосед – мой друг, который провожал меня до школы и защищал от хулиганов, пусть и сам был одним из них.
– Ягодами будешь украшать? – младшая сестренка Маришка тянется к корзиночке со свежей малиной.
У меня есть еще голубика и клубника. Потратила все карманные деньги, выданные мне на неделю.
– Да, – вырываю малину из ее цепких лапок, – и надпись сделаю.
– А что напишешь? «Я в тебя влюбилась»?
О моей влюбленности «знает» лишь сестренка. Ей семь.
– Нет, – ворчу.
– Ну и дура, – бросает и убегает.
Провожаю мелкую взглядом и беру кондитерский шприц с кремом из холодильника, склоняясь над своим шедевром.
«Наполеон». Каждый слой сделан с любовью.
«Герма…» Буква «н» не помещается.
– Блин!
Слизываю каплю крема с наконечника шприца. Вкусно.
– А я говорила! – слышу из комнаты.
Клянусь, будь она чуть старше, вцепилась бы ей в волосы.
– Нарисуй сердечко. Так тоже понятно!
Злюсь, но больше от волнения. Герман должен с минуты на минуту вернуться с тренировки. Я планирую лично отнести ему торт. Он, как хороший друг и верный сосед, пригласит на чай. У меня будет полчаса побыть с ним рядом.
Кожу на ладонях пощипывает от предвкушения.
Я и наряд выбрала. Голубое платье и туфли-лодочки. Волосы успела накрутить. Сейчас забрала их в хвост, потом распущу.
Коряво дорисовываю букву «н» и бегу переодеваться. В пять минут седьмого беру торт и выхожу из квартиры.
– Удачи, коза! – кричит сестра.
Рычу беззвучно и громко захлопываю дверь.
Герман живет напротив. Гипнотизирую металлическое полотно и дверной звонок. Может, вот он, момент для признания в чувствах?
В груди все переворачивается, а живот сводит от предстоящей встречи. Ждала этого несколько месяцев.
Ровно три моих шага до квартиры Германа. Делаю их быстро, в такт пульсу.
Звоню. Слышу противную трель и сильно закусываю губу. Шаги, которые затихают у двери и щелчок.
– Уф, бля-а-адь… Леся, ты меня напугала. Думал, родители.
Герман появляется на пороге в одних трусах. Его волосы в беспорядке, какого я еще не видела. На шее что-то вроде синяк… Но это ведь не синяк, правда?
– П-привет. Я… Вот, – протягиваю торт. Тяжелый. Руки дрожат. – С днем рождения.
– «Наполеон»? – голодно спрашивает.
Киваю. Говорить как-то не получается из-за вставшего поперек кома.
– Класс. Мы такие голодные!
Герман втягивает меня в квартиру и закрывает за нами дверь. Пахнет не теть Наташиными духами, как обычно, а чем-то новым. Не противно, но и аппетита не вызывает.
Понятно, какая у него была сегодня тренировка. Футбол был бы лучше.
– Пойдем на кухню. Вино будешь?
Вновь киваю. Чувствую себя глупо. Потому что вино не пью.
На столе две тарелки из советского столового гарнитура и два бокала. Они пустые, но капли на дне говорят о том, что там было красное вино.
Так и есть. У мусорного ведра пустая бутылка грузинского вина. И какое вино он мне предлагал? То, что выпил?
– Гера-а, – слышу позади гнусавый голос. Так сейчас все говорят. Для моего абсолютного музыкального слуха это как напрочь расстроенный рояль.
– Не боись, Сонь. Это Леся. Она моя соседка. Ну и дружбан с детства. Вон, торт нам принесла.
– Тебе, – поправляю, прочистив горло.
Какое, на фиг, «нам»?
Эта Соня рассматривает меня придирчиво. Дойдя до моих накрашенных губ, ехидно ухмыляется. Любой девчонке будет понятно, что я пришла к Герману не как «дружбан».
Сама Соня в подвязанной простыне. На ее шее такой же синяк, как и у Германа.
– Ну что вы девочки, как не родные. Садитесь. Да, Лесь, это Соня – моя девушка, – улыбается как никогда не улыбался. Как… Как дурак влюбленный.
– Торт обалденный, Лесь. Почему ты мне никогда раньше его не пекла, м? Плохой из тебя друг, Птичкина, – говорит с набитым ртом, пытаясь прожевать третий кусок.
Почему я за калориями слежу, иначе в любимые джинсы не влезу, а он вон сколько уже сожрал, но кубиков по-прежнему восемь?
– А вы почему не едите? – спрашивает нас обеих. – Мне такой вкусный «Наполеон» только бабушка пекла.
Мы смотрим с раздражением друг на друга. В целом претензий к этой Соне у меня нет. Я вижу-то ее в первый раз.
– Жирное? На ночь? – с претензией говорит и смотрит мне в глаза.
Ей-то можно кусочек себе позволить. Какой размер одежды она носит? Тридцать восьмой? Сороковой?
– А я наелась, пока готовила и собирала.
По правде говоря, от волнения желудок свернулся в трубочку и сжался в точку.
– Мне, наверное, пора? – скромно спрашиваю.
– Отличная идея, – спешно отвечает Соня. Да просто нагло перебивает, не давая выдохнуть.
Герман будто и не замечает. Жует торт. Откладывает пустую тарелку, даже следов крема не оставляет, и, положив руку на плоский живот, поворачивается к своей девушке.
Она совсем ему не подходит.
– Не, Сонь. Тебе пора. Родаки вот-вот придут, а мне еще в комнате убирать, – подмигивает. Ясно же, что убирать.
