Пятница, 6 мая, 10 часов 40 минут
Почки только-только распустились, листочки совсем еще маленькие, жалко жмутся один к другому и плачут – с нежной зеленой завитушки сползает слеза, нависая над мертвым лицом. С одной ветки капнуло, с другой – плачут березы над телом убитой девушки. Печально шелестит на ветру прошлогодняя трава, над головой покачиваются ажурные ветви папоротника – будто траурная гирлянда.
Родион Кауров смотрел на труп глазами профессионала, он следователь, убийство для него – рутинное дело, и все равно ему не по себе. Он еще не осматривал как следует тело, но уже насчитал четыре колото-резаные раны в районе правого подреберья. Били ножом или чем-то подобным, снизу-спереди под нижнее ребро. Били в печень, со знанием дела, возможно, провернув нож во время нанесения последнего удара. Крови много, она вытекала из ран, через рот. Глаза открыты, на лице гримаса ужаса.
Смерть, вероятно, наступила быстро, от быстрой кровопотери – трупные пятна на лице выражены слабо, бледные, на ногах их и вовсе не видно, хотя мышечное окоченение уже наступило. Заметен только прижизненный синяк на внешней стороне бедра чуть выше колена. И кровь. Умирая, девушка шарила руками в тщетных поисках спасательного круга, размазала кровь по лицу, испачкала воротник светлой своей курточки, пальцами провела и по ногам. Куртка легкая, болоньевая, застегнута на молнию снизу доверху. Юбка шерстяная, серая в клетку, достаточно теплая для майской прохлады. Но колготок нет. Полусапожки со сбитыми каблуками есть, а колготок, чулок или хотя бы гольф нет. Как будто убийца снял с жертвы белье. Но юбка не задрана, ноги разведены нешироко, и колготок поблизости нет – возможно, преступник унес их с собой. Но зачем? Неужели маньяк коллекционирует женское белье с убитых жертв? Но тогда почему на ногах полусапожки? Снять колготки, не тронув обувь, невозможно. Даже легинсы без удерживающих штрипок через полусапожки не снимешь.
Раздумывая, Кауров приложил палец к ямочке на своем подбородке. Девушка шла через березовую рощу по хорошо протоптанной тропинке, но в какую сторону, от реки к дороге или наоборот? И где находился убийца в момент удара, спереди от нее или сзади? Положение тела не давало точного ответа на эти вопросы, Кауров мог только предполагать. Скорее всего, девушка шла со стороны реки, преступник – навстречу, сблизился с жертвой и нанес удар. Но какой рукой? Девушка могла испугаться, возможно, в момент удара она разворачивалась на сто восемьдесят градусов, собираясь бежать. Если жертва повернулась к преступнику боком, он мог ударить правой рукой. Если она стояла как вкопанная, то, вероятнее всего, преступник бил левой. Тогда он левша. Или профессионал, который одинаково хорошо владел оружием как левой, так и правой рукой.
Кауров представил, как преступник прижался к девушке, обняв ее рукой за голову, и сразу же ударил ножом – раз, другой, третий… Быстро, мощно, наверняка. Из раны хлестала кровь, но преступник не обращал на это внимания и бил, бил, пока девушка не стала падать. Удерживая обмякшее тело, убийца стащил его с обагренной кровью тропинки на целый метр в сторону, уложил на спину. Теперь он мог делать с девушкой что угодно. Но юбку он не задирал, на жертву, раздвигая ей ноги, по всей видимости, не ложился. Но куда тогда делись колготки? Может, валяются где-то за кустами?
Возможно, преступник не прижимался к жертве. И зайти к ней он мог сзади, схватить за плечо, развернуть к себе… Дежурный следователь, криминалисты, судмедэксперт уже работают, осматривают место преступления и трупа, проводят анализ окружающей обстановки, составляют следовую картину. Нашлось дело и для розыскной собаки. Скорее всего, преступник все-таки прижимался к жертве, оставил свой запах на ее одежде – овчарка взяла след, повела кинолога к шоссе. И все это происходило без прямого участия Каурова. Он сейчас в роли стажера, а если точнее, наблюдателя. И это после двенадцати лет работы в прокуратуре, а затем и в Следственном комитете. Не повезло ему: попал под горячую руку избирательного правосудия, в тридцать шесть лет подставился под статью, а вместе с тем и под увольнение. В сорок два года восстановился в должности по суду, на прошлой неделе приступил к работе, в дежурную следственно-оперативную группу напросился сам, взяли, но возглавить не дали. Да он и не претендовал, во всяком случае, пока.
Группу возглавлял следователь Панаев, молодой человек с командирской выправкой и пышной, как у штатского, шевелюрой, суровая складка на лбу, взрослые не по возрасту глаза. Кауров помнил его еще безусым лейтенантом, неопытным птенцом, которого сам же ставил на крыло. Восемь лет с тех пор прошло, и в званиях они за это время сравнялись, и в чинах, а возможно, и в опыте. Паша Панаев смотрел на труп сверху вниз, важный, серьезный, неприступный, чем-то напоминающий стоящего на задних лапках сурка, в руке папка, на ней лист бумаги с робким пока наброском план-схемы места происшествия. Он так же, как и Кауров, пытался составить картину преступления, но при этом умудрялся смотреть далеко по сторонам. И первым заметил полковника Евграфова, который не просто шел, а надвигался, как тяжелая грозовая туча, верхушкой фуражки цепляя ветки деревьев. Чутье на начальство Панаев проявил с первых дней на службе, а Кауров так и не научился пресмыкаться перед высшей вельможной волей, глупо верил в справедливость, в равенство перед законом, за что и пострадал.
