Никто не знал, когда он родился. Его бренное младенческое тельце вынесли из горящего дома, подальше от двух обугленных останков, один из которых держал в уцелевшей руке бычок от сигареты.
Ничего не оставалось сделать, кроме как сдать его в приют.
Раз даты рождения не было, не было и дня рождения. Его никогда не поздравляли, но он не был лишен радости. Другим сироткам исполнялось по сколько-то лет каждую неделю, и ему доставался кусок пирога с мясом животных, подобранных на улице, или еще чем недорогостоящим. Любой гурман был бы лишен рассудка, заставь его есть приготовленные наспех кухаркой пироги, но он всегда ел с удовольствием.
Он жил в приюте уже столько, сколько себя помнил. Раньше для него игра на пыльном дворике во что угодно была счастьем. Он наслаждался обществом других несчастных, до поры-до времени, пока его не начали принижать за скромный характер. Иерархия в приюте взяла свое, и его часто заворачивали в одеяло, чтобы наподдавать.
Он подрос и начал читать книги. Ему удалось познать многих авторов и их творения. Дни в приюте длились вечно, но за страницами коротать их было не так утомительно.
Другие дети и воспитательницы звали его Роберт. Он привык и отзывался. Имя это пришло обществу приюта на ум внезапно и так и закрепилось волею случая.
Однажды воспитательница сидела в кресле и что-то читала. Роберт подошел к ней и захотел что-то спросить. Она поняла это, потому что он стоял рядом и молчал, слегка покачиваясь.
– Да, Роберт?
– Мисс Шулен, – он заискивающе посмотрел ей в глаза, – скажите, пожалуйста, сколько мне теперь лет?
– Ох, Роберт, – мисс Шулен потянулась за документом, лежавшим на столике, – я как раз про тебя читала. Здесь говорится, что тебе около семнадцати лет.
– Спасибо, – он улыбнулся и был готов уйти.
– С днем рождения. Иди сюда, – мисс Шулен протянула Роберту книженцию и поцеловала его в лоб. – Иди, читай.
За новой книгой так день и прошел. Никаких поздравлений. Роберту сдавалось, что мисс Шулен все придумала сама. Он закончил читать, когда солнце покинуло бренный мир на несколько часов.
Вискерсону, генералу в отставке, не спалось. Он чувствовал зуд в груди, глубоко под кожей. Вискерсон уже принял свои препараты и надеялся, что неприятный зуд не перерастет в настоящую боль, как уже бывало. Вскоре, когда чувство подуспокоилось, он уснул, но перед погружением в сон ему на ум пришла гениальная, по его мнению, идея. Все, что ему требовалось – дожить до утра и не позабыть то, что он придумал.
Этим утром подъем в приюте был раньше обычного. Воспитательницы суетились, мыли детям лица и причесывали их, а затем выдавали до безобразия выглаженную одежду.
Роберт подошел к своей любимой мисс Шулен и постоял рядом с ней немного. Она заметила его:
– Да, Роберт?
– Мисс Шулен, почему сегодня такое беспокойство?
– Ох, Роберт, – воспитательница посмеялась, – сегодня важный день. К кому-то из детишек приедет папа.
– Обычно, когда приходит папа или мама, детей так не украшают.
– Все потому что к нам приезжает особенный папа. Ты поймешь, когда увидишь его.
Входную дверь открыли, воспитательницы выстроились рядами, и вошел статный плечистый человек в красивом зеленом пиджаке. Такие пиджаки обычные люди не носят. Дети с удивлением разглядывали человека, его бритый ежик на голове и разноцветные полоски на одной из сторон его пиджака.
– Это кто? – прошептал Роберт стоявшему рядом ребенку.
– Похоже, прапор, – отвечал ему товарищ.
– Отставить разговорчики, – "прапор," щурясь, посмотрел на детей. Тут же он широко улыбнулся. Он смотрел не на малышей, а на подростка Роберта.
Вдруг военный человек произнес:
– Я беру вот этого, подросшего. Он уже спелый, он мне сгодится.
– Да, конечно, – воспитательницы не смели перечить.
После нужных процедур новоиспеченный отец шел со своим новым сыном к шикарному, как казалось Роберту, автомобилю. Роберт ехал домой.
Спокойно сегодня. Ветер сдувает вороньи волосы Роберта с лица через приоткрытое окно, солнце гаснет, голова фигурки у руля подпрыгивает и качается.
– Мистер Вискерсон… – Роберт загляделся на светило.
– Зови меня папой. Что такое? – Генерал не отрывал глаз с дороги.
– Папа, я еду в настоящий дом? А что там будет?
– Узнаешь, – Вискерсон показал идеально отшлифованные зубные протезы. Немало он полечился, и легче было сказать, сколько зубов у него осталось настоящих. Солнце заблестело на белой поддельной эмали.
Наконец показался по прикидкам Роберта замок. Отец и сын въехали в ворота, затем во двор. Для красавца-автомобиля было свое место на входе, которое он делил со своим братом. Роберт впервые видел две машины у одного человека за раз. Как и дом, которому из-за своих размеров было не в тягость содержать в себе одного-единственного человека.
Роберт был убежден, что папа живет один. Он знал воспитательниц, но в жизни не видел прислугу.
– Отстегивайся и выходи, – Вискерсон отцепил ремень безопасности; то же сделал Роберт.
– Папа, – двое направлялись к замку, – вы сам все делаете, или у вас есть воспитательницы?
– Ох, дорогой мой, – папа разошелся громовым смехом, – у меня были рабочие, но я, – он достал из кармана сигару и поджег ее, – я от них почти всех избавился. Знаешь, почему?
