ЧАСТЬ I
ГИПОФИЗ В ГАЛСТУКЕ
«Всё запутанное тяготеет к ясности, а всё тёмное – к свету».
С. Цвейг
Между Мариной и Стасом прорисовывались жирными линиями непонятные контуры. Любовь – не любовь. Дружба – не дружба. Общались, пили кофе, иногда спали. Спали не от любви, а просто для здоровья и себялюбия. Смысла любви в их отношениях не прослеживалось. Хотя в любви разве может быть смысл? Нет. Любовь – это волновое состояние. Прилив. Отлив. А у Марины и Стаса ни прилива, ни отлива. Полный штиль.
«И опять всё закончилось в спальне!» – думала Марина, сидя на диване и поджав под себя ноги. – Ни страсти, ни ревности, ни трепетного ожидания встречи. Как десерт. Вроде иногда хочется, но много не съешь. Вот мёд, ведь сладкий. А послевкусие настоящего мёда – горчит. Так и у меня со Стасом: сначала мёд, а потом горло дерёт и зубы сводит. Ничего не могу с собой сделать. Порой какая-то внутренняя, неведомая сила притягивает, властвует и правит мной. Природа. И это меня злит». – Марина прошла на кухню. Взяла яблоко и с жадностью откусила красно-розовый налив, как бы заедая свои мысли ароматом бабушкиного сада. – А может, и хорошо, что я свободна от ревности. Нет трясучки терзаний и лихорадки сомнений. Температура состояния – нормальная. Ни жарко, ни холодно. Полная гармония полёта мыслей! Свобода!»
Марина опять села на диван и пододвинула к себе журнальный столик, на котором лежала книга Михаила Булгакова «Собачье сердце».
«Выходные закончились. Завтра в строй. На работу», – подумала Марина, переводя свой минор на рабочие будни.
Утро следующего дня начиналось как обычно: пробежка, душ, кофе, зеркало, автомобиль… День после выходных разворачивал свои границы по-барски лениво. Марина решила предложить чай не в 11, как обычно, а пораньше.
– Что-то не работается. Давайте попьём чаю! Я шарлотку принесла из запаса яблок зимних сортов и травяной чай. Всё от бабушки.
Коллеги оживились, начались расспросы, воркование. И в этот момент раскованной непринуждённости дверь отворилась и зашла секретарь Зоя.
– Марина Владимировна, вас главный вызывает, – доложила, развернулась и стала удаляться играющей походкой, как бы донося: «Ну что, чай-то попили?»
– Вот так всегда. Наш Мутя, – так величали главного редактора журнала «Орион» Дмитрия Геннадьевича Сыдука, – сквозь стены зрит. – Мутя – это было производное от Мити.
Марина встала, не допив чай. Настроение слегка просело.
– Марин, ты ему передай: «Если жизнь излишне деловая, ослабеет функция без чая», – задиристо перефразировал Гриша своего любимого Губермана.
– Ага, сам передавай! Надеюсь, твоя функция под надёжной защитой, – выходя, бросила Марина.
Гриша проводил ее взглядом, собрав губы дудочкой и потрясывая головой.
Марина, зайдя в кабинет, бодро поприветствовала шефа.
– Добрый день, Дмитрий Геннадьевич!
– Добрый, добрый! Проходи! Присаживайся!
– Спасибо.
– Марина, я тебя надолго не задержу. Надо ко дню памяти Михаила Булгакова подготовить очерк. Возьми его произведения и подчеркни гениальность писателя – его мысли, его стиль, слог и красноречивость иронии. Думаю, стоит опереться на «Собачье сердце».
– «Собачье сердце»? – удивлённо переспросила Марина. Она уже более месяца работала над загадками автора, заложенными в этом романе. Но откуда об этом мог знать Мутя? Или это совпадение?
– Да. А что тебя удивляет?
– Нет-нет. Это моё любимое произведение. Вы прямо точку.
– Ну вот и прекрасно.
Марина вернулась в кабинет и с решимостью допить чай положила себе на блюдце кусочек шарлотки.
Коллеги наслаждались ароматным травяным напитком и нахваливали пирог.
Рабочий день закончился без эксцессов, и, вернувшись домой, Марина наспех сделала себе бутерброд, сварила кофе и, поудобней устроившись на диване, погрузилась в Булгакова.
Преображенский Филипп Филиппович у Булгакова выстраивался в положительный образ. Профессор проживал в роскошных апартаментах, и в своём роскошном лазоревом халате и красных сафьяновых туфлях переплывал из одной комнаты в другую: из спальни в библиотеку, из библиотеки в столовую, где принимал пищу. По описанию Булгакова, пищу профессор принимал в исключительно изысканной обстановке:
«На разрисованных райскими цветами тарелках с черной широкой каймой лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри. На тяжелой доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложенной снегом, – икра. Меж тарелками несколько тоненьких рюмочек и три хрустальных графинчика с разноцветными водками. Все эти предметы помещались на маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся к буфету из резного дуба. Посреди комнаты – тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на ней два прибора, салфетки, свернутые в виде папских тиар, и три темных бутылки…»
А в кабинете профессора, как одушевлённая субстанция, висели врачебный халат и колпак, ожидая своего часа. И в момент облачения в эту кипельно-белую накрахмаленность Филиппу Филипповичу открывался канал Вселенной, и он чувствовал себя полубогом.
Книга любимого автора Марины, «Собачье сердце», дожидалась её на столе. И для выполнения задания шефа ей не пришлось лезть к верхним полкам и искать произведение среди не часто востребованных книг.
