– Соберись, Тайлер! – эхом разносится по пустой арене крик тренера.
Зимние каникулы, которые я провел с семьей в Лос-Анджелесе, не очень-то напоминали отдых. Почти каждый день мне надирали задницу, а завтра я собираюсь запрыгнуть на самолет, чтобы вернуться в колледж, где все продолжится в том же духе.
Покачав головой, я меняю позу и жду, когда Марк ударит. Кажется, вот уже целую вечность он учит меня отслеживать полет шайбы. Удар – рикошет – удар, и опять сначала. Мое снаряжение пропитано потом, а мозг перестал функционировать еще минут десять назад.
Я блокирую следующий удар, который Марк наносит тыльной стороной клюшки, но шайба, отскочив, влетает в ворота. Чтоб меня. Сжав зубы, я устремляю взгляд к трибунам, на которых сидят мой отец и брат. Не то что бы отец рассердится, если я не покажу хороший результат на льду, он просто будет разочарован, и, каким-то образом, это даже хуже.
Марк подкатывается ближе, чтобы достать шайбу из сетки.
– Следи за броском до самого конца, – строго напоминает он мне. – Когда шайба отскакивает, не отводи от нее взгляд, пока она не упадет. Не отворачивайся, даже если уверен, что защитил ворота.
Я и не отводил взгляд от шайбы, что и раздражает. Но вместо того, чтобы спорить, я отделываюсь простым кивком.
Оставаясь в зоне вратаря, я внимательно слежу, как Марк возвращается на атакующую позицию над кругом вбрасывания и подталкивает белую тренировочную шайбу. Она почти сливается со льдом: чтобы различить ее на игровой поверхности, необходимо чуть ли не рентгеновское зрение. Обычные черные шайбы, в отличие от этой, практически светятся в темноте.
После того, как я блокирую следующие несколько ударов, мы отправляемся в зал для функционального тренинга[1]. Моя тренировка – это изнурительная череда приседаний, румынских тяг на одной ноге, упражнений на блочном тренажере и прыжков из стороны в сторону. Я знаю, что позже у меня будет все болеть, так что, когда мы переходим к броскам медицинского мяча[2], борюсь с искушением швырнуть сорокафунтовую вещицу прямо Марку в голову.
– Хорошо потрудился, – хлопает он меня по плечу, а затем поднимается на ноги. – Можешь передохнуть пять минут, прежде чем мы перейдем к МФР[3] и растяжке.
Я, тяжело дыша, вытираю пот со лба белым полотенцем. В дальнем углу комнаты замечаю отца, он стоит, прижав к уху телефон. Отец – один из самых известных агентов в мире профессионального спорта. Вот почему я полюбил хоккей, еще будучи ребенком: когда мне было четыре, отец привел меня на матч одного из своих клиентов, и я тут же стал одержим игрой.
От осознания по моей коже бегут мурашки. Будь это обычный звонок по работе, отец вышел бы в коридор. Но то, что он все еще здесь, заставляет думать, что разговор обо мне.
Подозрения подтверждаются, когда он взмахом руки подзывает к себе Марка. Я слишком далеко, чтобы услышать, но их беседа оказывается короткой.
– Что он сказал? – спрашиваю я Марка, когда тот возвращается в зону растяжки и достает со стойки черный поролоновый валик.
– Генеральный менеджер команды Нью-Йорка хотел удостовериться, что ты тренируешься, ведь на дворе Рождество.
Охватившая меня усталость отступает с приливом адреналина и волнения. Команда Нью-Йорка выбрала меня, когда мне было еще восемнадцать, и теперь пристально следила за моими успехами и прогрессом.
