– Смотри, Мур! На директрису смотри! – Макарова толкала Мура в бок, и эти её вечные острые локтевые толкания ему были сейчас особенно неприятны.
– Чего я там не видел? – отбрыкивался Мур, не желая смотреть в указанном направлении.
– На начес её смотри! – Макарова, приподнявшись на цыпочки, отчего юбка её задралась до головокружительной высоты, двумя руками насильно повернула муровскую голову вправо.
– Ну? – Муру сегодня было лень сопротивляться.
– Праздничный у неё начёс сегодня, не видишь, что ли? До небес почти. Чикуля!* – прокомментировала Макарова.
– Ну, и мне-то… – Мур отвернулся.
– Ты не наблюдательный, Мурёнок. Когда у неё такая копна на черепе – это всегда по нашу душу!
– В смысле? – вяло поинтересовался Мур, игнорируя уменьшительно-ласкательное склонение своей фамилии, от которого он всегда заливался краской и злился.
– В смысле чего‑то она опять придумала для расправы над нами, – терпеливо пояснила Макарова.
– Ещё ни разу эти расправы ей не помогли, – совсем уж равнодушно зевнул Мур.
– Так‑то да… Но она постоянно совершенствуется, – заметила Макарова.
– Ну и ладно…
Расшевелить Мура сегодня было невозможно. Похоже, опять были проблемы дома, о которых он не любил распространяться.
– Ну я тебя предупредила, – и Макарова оставила Мура в покое, к его великому облегчению.
– Может же эта Макарова из мухи элефанта раздуть, – вздохнул Мур и нехотя побрёл в свой класс.
Однако Макарова оказалась права. После третьего урока созвали линейку на первом этаже. Школьный народ толпился в недоумении, завуч Валерия Сергеевна выдергивала двоечников из своих классов и выстраивала их в первый ряд. Макарова, которую тоже волокли из своего 10 Б, торжествующе поглядывала на Мура, мол, чего я тебе и вдалбливала час назад.
Когда всех расставили согласно табели о рангах, в центр на своих толстеньких коротких ножках выкатилась директриса. Торжественно глядя на двоечников, выстроенных по росту в первом ряду, она начала свою пламенную речь. Начиналась речь, как обычно, перечислением всего плохого, чего сделали двоечники во вверенной ей замечательной школе (эту часть Мур даже не слушал – знал наизусть). А закончилась совершенно неожиданно:
– Отныне и прямо с завтрашнего дня эти люди (директриса обвела полыхающим гневным взором первый ряд) будут переведены в другую школу! В специальную школу для двоечников!
– …
– И не будут позорить больше школу нашу! – добавила она после многозначительной паузы чуть тише и значительнее. Но эта зловещая фраза громом прозвучала в небывалой доселе в стенах этого здания тишине.
Школьный народ безмолвствовал. Народ не знал, радоваться ли этому факту или нет. Будет ли жизнь без двоечников в этой школе так же нескучна и прекрасна, как раньше? И вообще, кроме того, что выселяемые двоечники плохо учились, других отклонений за ними не наблюдалось. Мур из 10 А так вообще был красафффчик. Это признавали все девочки, даже из 11-х. А без мини‑юбки Макаровой мужская половина учебного заведения даже не представляла себе школьных перемен.
– Мы чё, дебилы, что ли? – сиплым басом спросил Сизов, двоечник из 11 В. – Не имеете права!
Его поддержал нестройный гул товарищей по успеваемости, не понимающих ещё, к чему всё клонится.
– Сизов! – директриса не скрывала своей директорской радости. – Вас не в школу для олигофренов переводят, если ты это имел в виду. А в школу для двоечников – для тех, кто учится на двойки и не желает учиться ни на какие другие оценки. Хотя и может, между прочим! Там будут собраны двоечники со всего города, и вы будете чувствовать себя в своей тарелке.
– Мы и так в своей тарелке! – не сдавался Сизов.
– НАША тарелка больше не для вас, – с особым нажимом на первое слово типа сострила директриса. – Завтра за вами приедет персональный автобус и доставит вас к новому месту учебы. Прошу не опаздывать.
– Ага, щас! – грубо прервал её Сизов, который гордился и славился тем, что не боялся грубить никому, даже скорой на расправу директрисе.
– Впрочем, можете опаздывать, – милостиво разрешила она ему, улыбнувшись, что было совсем уж не по-директриссински. – Мне абсолютно все равно, или, по-вашему, фиолетово. Вы уже не наши ученики. Линейка окончена, все по классам! – рявкнула она и, колыхая своим начёсом, покинула честное собрание.
– Кто-нибудь чё-нибудь понял? – спросил Сизов у собратьев по выселению.
– Чего непонятного? – Макарова протиснулась в середину стянувшихся в кольцо двоечников. – Выселяют нас, чтобы не портили успеваемость. Такая печалька*.
– Кому нужна эта их грёбаная успеваемость? – не унимался Сизов.
– Директрисе нужна, кому ж ещё! – сказала всезнающая Макарова. – Знаешь, как её каждый раз в министерстве имеют за нас.
– Ну и пусть имеют, мы‑то здесь при чём?! – горячился Сизов. – Мы никого не трогаем… Спокойно себе учимся, грызём этот, как его, гранит… И всё такое.
– Ну ты, Сизов, и тупой! – сказала Макарова, покрутив пальцем у виска.
– Сама тупая, – заорал Сизов истеричным голосом, почти сорвавшимся на плач.
