…во мгле ненастной
Земле несущий динамит.
Да, это строки из пророческого стихотворения Александра Блока «Авиатор», написанного в 1910–1912 годах. Настоящая большая война, в которую была втянута Россия, война, которая едва не погубила её, началась только спустя два года. Многие из тех, кто пережил первые, ещё не частые бомбардировки, вспоминали эти строки, хотя именно «ночных летунов» было немного даже у самых наших лютых и самых поначалу продвинутых в техническом оснащении врагов – у немцев.
Вспоминал эти строки и я, и не раз, хотя и не в то роковое майское утро 1915 года. Ведь «мгла ненастная» бывает и утром, и днём…
А в то майское утро мы собрались всей нашей маленькой семьёй – родители и мы с Варей, младшей сестрой, – у себя, в прадедовском доме на окраине Юньков.
Фронт глухо погромыхивал за три десятка вёрст на запад от нашего села, сразу за чудным городком Поставы, в котором я учился в подготовительном классе до переезда в Санкт-Петербург. А сюда, в Юньки, война не докатывалась и, надеялись мы, уже и не дойдёт. Во всяком случае, в два предыдущих дня, на удивление тёплые и солнечные – это после хмурого и холодного, и сплошь каменного Петрограда, – мы наслаждались покоем в окружении зелени и цветения. И неспешными разговорами, не подстёгнутыми и не оборванными столичной спешкой.
Допоздна мы засиживались на веранде с отцом, врачом по новейшей специализации – рентгенологом, а по жизни – аматором[1] модных научно-технических дисциплин: волновой оптики и радиотехники. Это четырьмя годами ранее определило во многом мой выбор факультета в Политехническом. Обсуждали мы научные успехи, но больше военные проблемы англичан и французов – всё же наши союзники! – и заканчивалось это, когда голос мамы звал: «Стёпа, пожалей Алёшкину голову, спать пора!» Нам выпала всего неделя – больше отцу, по военному времени, не отпускали, да и мне не следовало надолго исчезать с занятий. Хотя отец мне давал едва ли не больше, чем некоторые наши профессора и приват-доценты, уступая им разве что в систематичности изложения…
Третье утро долго не начиналось: свет утреннего солнца, служившего нам побудкой, едва-едва проникал сквозь густой туман. Такое бывало и весной, и осенью в этом болотистом краю, благо хоть дул тёплый западный ветер.
Пока мама с Варей хлопотали с завтраком, а отец, ворча, что из-за этого тумана приходится лишний раз жечь керосин, возился у себя в комнате, я убежал на торфяной луг: отмахать утреннюю гимнастику и окунуться в прохладную, но уже не совсем холодную Лучайку. Помню, нырнул с открытыми глазами, в янтарных сумерках разглядел пару краснопёрых плотвичек и коричневую плоскую ленту пиявки, косо поднимающуюся от дна, и быстро – холодно всё же! – выбрался на берег. И только когда вытерся холщовым полотенцем и вытряхнул воду из ушей, заметил, что туман стал редеть, и услышал откуда-то издали и сверху рокот нескольких моторов.
Ближний наш аэродром располагался неподалёку, мы его и возню людей в комбинезонах или военной форме у полудюжины истребителей С-16 Сикорского видели слева у дороги в Юньки. Аэропланы пролетали над нами и удалялись в сторону Постав, в сторону фронта – и вчера, и позавчера, в ясные дни. Но когда они могли взлететь в таком густом тумане – и как они найдут, возвращаясь, свой аэродром?
Это – первое, что пришло мне в голову. А чуть позже я осознал, что звук моторов – другой. Не такой, как свистящий треск ротативных «гномов» наших истребителей. Более низкий, рокочущий…
Ещё не осознавая до конца, что летят немецкие бомбардировщики, я поспешно одевался, чтобы бежать к дому. И в это время туман совсем поредел, и я увидел и узнал две тройки двухмоторных бипланов, плывущих с запада на высоте много полторы версты. AEG G-III, их невозможно не узнать по угловатым моторам, едва не упирающимся в верхнее крыло, двойным шасси и характерному хвостовому оперению – в университетских аудиториях регулярно появлялись брошюрки «Знай своего врага» с раскрашенными картинками.
Вражеские аэропланы летели, невидимые над слоем тумана, стелющегося по самой земле – а теперь туман поредел, и они заметят наш аэродром с прикованными к земле истребителями. И наши отчаянные летуны не успеют взлететь – их С-16 будут просечены осколками и пулями…
Это будет у аэродрома пятью минутами позже – разрывы бомб и треск пулемётов, «парабеллумов» с немецких аэропланов и «максимов» наших зенитчиков. Но прямо сейчас замыкающий крестоносный бомбардировщик ещё снизился и сбросил на наш приметный дом две бомбы.
Наверное, небольшие бомбы: я был уже в полусотне шагов, когда они лопнули, одна – в середине дома и вторая у самой веранды, а осколки до меня не долетели. Только чуть толкнула в грудь взрывная волна.
Наверное, небольшие бомбы; но вырвало, выбило наружу окна и двери, и дом загорелся, и через минуту-другую я вытаскивал из пожара ещё тёплые тела самых дорогих для меня людей на свете…
Я возненавидел тевтонов.
