И жили они долго и счастливо…
Чушь собачья!
Все волшебные сказки заканчиваются одинаково: злодеи наказаны, герои вознаграждены, все пляшут, а птички щебечут о вечной любви. Только вот это не так, мне ли не знать! От этих сказочников ни слова правды не дождёшься, вечно всё перекрутят, лишь бы угодить тому, с чьего стола подбирают объедки. Мою историю тоже не раз переврали. Но если вы действительно хотите услышать, как всё было на самом деле, что ж… могу рассказать.
А? Любопытно? Ладно, тогда слушайте! Слушайте и удивляйтесь, до чего эти сказители горазды выдумывать! Только сперва угостите даму кружечкой эля, уж будьте добры, рассказ мой не короток, а горло больно пересохло. Вот спасибо! Да вы и себе возьмите, не пожалеете, эль у старика Флинна что надо. Вы ведь не торопитесь? Вот и славно!
Всё началось давным-давно, гораздо раньше, чем можно подумать, глядя на меня. Не буду лукавить, тут уж мне повезло, вся в матушкину породу, что есть, то есть. Что ты, приятель, усмехаешься? Да, нынче я не то чтобы сияю красотой, это верно. Но ты сперва послушай, как до того дошло, а уж потом суди! Ну, да будет, сейчас не об этом… Начну-ка я, пожалуй, с самого начала, так оно и проще, и понятнее. Не возражаешь? Добро, вот вам история, самая правдивая из всех, когда-либо рассказанных. И хоть вы прежде слышали её сотни раз на всякие лады, уж поверьте, моя версия вас удивит!
Так вот.
Я появилась на свет во времена, когда изумрудная земля, откуда я родом, ещё хранила следы своих древних героев, а все владения её королей делились, как то полагалось, на пятины[1]. Матушка, давно покойная, нарекла меня Эллой. Эйлинорой вообще-то, но сперва это звучало уж больно вычурно для малышки, а потом все так привыкли к сокращению, что даже я сама почти забыла, как зовусь на самом деле. В любом случае вам это имя вряд ли о чём-то говорит. Однако вы, скорее всего, знаете моё прозвище. Все знают. Благодаря поганым сказочникам, будь они неладны!
А? Что за прозвище? И не просите, вслух я эту гадость не произнесу! Терпеть его не могу! Просто поверьте на слово, мачеха моя умела найти словечко пообиднее, к этому у неё был прямо-таки талант, да и сводные сёстры ей не уступали. Сколько унижений и оскорблений выпало на мою долю от этой троицы, даже подсчитывать не возьмусь! А ведь сначала, когда батюшка мой покойный ещё здравствовал, были все трое кроткими, что твои овечки. Только недолго это длилось, вскоре он занемог и, не успела народиться новая луна, тихо скончался. Меня к нему с первого дня болезни велено было не пускать, дескать, я заставляю его волноваться, так что даже попрощаться нам не довелось.
Руку готова дать на отсечение, что той внезапной немощи мачеха была причиной! Она его и залечила до смерти! Потому-то меня и спровадила, знала, что от покойной матушки, весьма в разных магических искусствах сведущей, я многому научилась, а уж распознавать травы да всякие яды к своим двенадцати годам получше иной ведуньи умела. Хоть я, конечно, большую часть своих умений благоразумно держала при себе да не выпячивала, этого мне скрыть не удалось. Отец сам же похвастал перед новой женой талантами дочери, как оказалось, себе на погибель… Мачеха верно сообразила, что, допусти она меня к отцу, я мигом природу его хвори определю, а то и лекарство изготовить сумею, так что, когда мой дорогой родитель обессилел настолько, что не смог однажды утром выйти из своих покоев, меня по её наказу заперли в старом пустом хлеву, откуда и не выпускали до самых похорон, покуда не покинули двор после поминального пира последние певцы.
Так и осталась я круглою сиротой при жестокой мачехе, в родном доме из хозяйки сделавшись служанкой.
Пока я сидела взаперти да горевала по батюшке, у меня меж тем было достаточно времени, чтобы поразмыслить о дальнейшей своей судьбе и, само собой, о будущей мести. Однако первым делом стоило позаботиться о том, чтобы самой нынче остаться в живых. Нет, сразу же вслед за отцом меня не отправят, рассудила я, побоятся вызвать лишние вопросы и пересуды; и все же я понимала – времени у меня совсем немного. Мачеха явно всеми силами стремилась прибрать к рукам отцово имение в обход моего законного права наследницы[2], значит, следовало её уверить, что я ей в этом не помеха. Но как? Думала я, думала и придумала…
Надо сказать, ещё при жизни моего дорогого батюшки, незадолго до того, как он впервые захворал, мачеха сделала меня своею прислужницей. Как это нынче называют, камеристкой. Утверждала она, что такое занятие пойдёт мне лишь на пользу, мол, батюшка меня разбаловал, даже на воспитание, как это полагается обычаем, не отдал, оставив при себе, а это никуда не годится, вот, дескать, она и преподаст мне уроки смирения. А заодно и наука мне будет на будущее: с её, мол, воспитанием да кошелём отцовского золота я, едва подвернётся подходящий момент, без труда попаду в замок, возможно, даже в свиту королевы, а уж там-то с моей смазливой мордашкой непременно встречу богатого и влиятельного мужа, а может статься, чем судьба не шутит, заинтересую самого королевского сына! Этот сладкий яд о моём счастливом будущем она безостановочно вливала в уши отца, пока он не поверил ей безоговорочно.
