Скольжение теней. Стихотворения

© Евгений Триморук, 2019

ISBN 978-5-0050-0001-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Добро и зло – все стало тенью.

А. С. Пушкин

Что мне тени теперь, что мне призрак потухший,

Я ее не коснусь, и замру вдалеке,

Испытав на мгновенье, на веки удушье

В легком легком, в прозрачной, быть может, тоске.

Я умру в одночасье в задворках столетий,

Где меня не узнают, и слава молве,

Обходящей извечно великих и этих,

Кто срывался от дома, подальше, в себе.

Я умру только так, за попытку, не споря,

Сомневаться за промысел Божий во тьме,

На земле, где под странным и диким конвоем,

Я блуждаю пред Ним, но творя о Тебе.

Мне странно ощущать себя живым,

Почти забытым, платоничным.

Впервые лечь к ногам твоим,

Безвольным, безграничным.

И замереть, не слушая слова,

Такие разношерстные и злые,

И разноликие, что дважды два

Не делятся как будто на четыре

Я устаю, не стоит говорить,

Подвержено изменчивости тело.

Я умираю тихо, чтоб любить

На веки в безвременьи и без меры.

Сумрак в комнате забытой;

Люстра, как больна

Светом пыльным, старым, битым,

И душа черна.

Время задувает свечи;

В прошлом – блеклый клин,

И не лечит; в чет и нечет

Смех пугает сплин.

Книги знают – страх стеклянный

Ломкий, как хрусталь,

Детский лепет, постоянный,

И вуаль, вуаль…

Прозрачный сон, прожженный дух

Скользят в истерзанное тело.

И комкий воздух желт и сух,

Как пыльной люстры блеск холерный.

Глаза скрипят, и едкий жар

Пронзает сотней тысяч лезвий

Смешенья смеха, чуждых чар

Над головой моей железной.

В пространство сыплется туман,

Вдруг сокращаются изломы

В горизонталь и вертикаль,

В скрещенной точке, близкой к дому…

Я родился в потемках,

Средь блеклых теней,

Оставаясь ребенком,

Мечтая о Ней.

Умирал медлительно,

Каждый день во сне,

Что казалось мучительней,

Чем скользить в огне.

И миры осколками

Зажимали грудь,

Мне осталось ощупью

Отыскать к Ней путь.

Ничего не следует просить.

Никого не надо обвинять.

Не читать, не ждать, не догонять —

Только спать, и тихо слезы лить.

Ничего не нужно говорить,

Никого не стоит объяснять,

Не желать, не прятать, не гадать —

Только, умирая, полюбить.

Никого, кто жаждет оценить,

Ничего, что может волновать,

Не кричать, не падать, не менять —

Ничего не следует молить.

Мы говорим на разных языках.

Стремясь в какие-то пределы.

Чтоб научиться врачевать

Бесшовный дух и слепок тела.

Мы говорим на разных языках,

Пути наметив очертанье,

Не видя след, оставленный впотьмах,

Как след утрат или блужданья.

Мы говорим на разных языках.

И прочее волнует нас постольку,

Поскольку принятая фальшь и явь,

Как беженцы, вонзятся в нашу глотку.

Мы говорим на разных языках,

Ловя условные черты и силуэты,

Когда мы размышляем второпях

Впотьмах, витийствуя предметно.

Мы говорим на разных языках,

И много в нас намешано событий,

И много замусоливает страх, —

Извечный друг и разрушитель.

Мы говорим, и говорим. Лишь прах

Вновь повторяет тихие наречья.

И только не нуждается в словах,

Пространство возле левого предплечья.

Глаза бессмысленны и звонки,

Почты пусты.

Казалось бы, глаза ребенка,

Казалось бы.

Во взоре сумрачном и смутном

Немой упрек,

Как вспышки солнц, ежеминутный.

Как вспышки солнц.

Зрачки, насыщенные болью

Моих теней,

Клянут меня, клянут с мольбою,

Клянут о Ней.

Хрусталь,

Преломленный,

Как даль,

Дней бессонных.

Вуаль

В лике темном.

Рояль

В зале полной.

В углах

Губ – ропот.

В глазах

Твоих – холод.

Ты – страх

Моих комнат.

В зеркале битом осколки помады.

Бледные губы видны.

Взгляд исподлобья под цвет шоколада.

Ты в желтом блеске бесплотной лампады.

Запахи сладко больны,

Шея горька, словно вкус листопада.

Явно духи. Вечер за скрипом, за вздохом

В жалюзях белых окна.

Пепел последний похож на Евдоху.

Может, и ты – белена?

В комнате полупустынной забыты

Ломкой, кривой тишиной.

В крыльях жучка завершенье орбиты.

В капле воды – доля сна. Как магнитом,

Прикрытые простыней.

С нею до срока к вселенной привиты.

Немы – не мы. Измеряя пространства

До мелочи зыбких вещей.

Вечности нет. За чертой постоянства

Пустошь невольных речей.

Темные веки. Туманные чары.

Дерзкие взоры поверх

Складок одежд и ночного пожара.

Легкая кисть поцелуя и дара.

Странный раскатистый смех —

Ты вновь другая: из цвета и пара.

Синие стены, разбитые стекла.

Настежь свистящая дверь.

В зеркале пыльном помады осколки.

Кто ты? И где же теперь?

Полутона, полуужимки,

Полунамеки, полукрик,

Полуслова в полуулыбке —

И в полу жизнь, и в полумиг.

Полуогонь, и полутени,

Полусознанье, полубред,

Полувиденья в пол колена —

В полугода, которых нет.

Тяжелый сон, уставший от ухмылок,

Сползал, как призрак – часы издали скрип, —

В тот лабиринт, где влажный манускрипт

Хранился среди пыли и опилок.

Сон уходил, но задрожали окна,

Звеня, смеялись рюмки под хрусталь.

И, как луна, как уличный фонарь,

Смеялась дерзко наша одежонка.

И прижимался тенью поцелуя

В ее лице смеющийся укор.

То приговор измены вновь, ликуя,

Шептал простор глухой, и приговор.

Я побежал, как в зеркале узрев,

Что смех во мне застыл, оледенев.

Я рвусь к пределам синим

От книг и алтарей,

От общей медицины,

Религии, царей.

Я рвусь в пределы неба

От жертвы и ножа,

От каравая хлеба,

И облика пажа.

Я рвусь к пределам синим,