Сны деревни Динчжуан

Поздняя осень, и день клонится к сумеркам. Сумеречное солнце – кровяной шар, садится над Хэнаньской равниной, заливая небо багрянцем, заливая багрянцем землю. Солнце стелет по равнине багрянец, и приходят осенние сумерки. Осень клонится к концу, и сгущается холод. И от этого холода на деревенских улицах ни души.

И собаки разошлись по конурам. И куры спрятались в курятниках.

И коровы раньше обычного вернулись в хлева и улеглись греться.

Тишина в деревне Динчжуан, вязкая тишина, ни звука. Динчжуан живой, но от мертвого не отличишь. Тишина, осень, сумерки высасывают из деревни соки, высасывают соки из людей. Люди чахнут, и жизнь ссыхается, как труп в земле.

Жизнь стала как труп.

И травы на равнине пожухли.

И деревья на равнине засохли.

Пески и хлеба на равнине обагрились, а потом зачахли.

И люди в Динчжуане попрятались по домам, на улицу не выходят..

Когда мой дед Дин Шуйян вернулся из уездного центра, сумерки уже расстелились по равнине. Междугородный автобус высадил его у обочины, как осень бросает у обочины палый лист, и поехал в далекий Кайфэн. Бетонную дорогу к Динчжуану построили десять лет назад, когда люди целыми семьями ходили продавать кровь. И дед стоял у этой дороги, глядя на деревню. Подул ветер, и в голове у деда немного прояснилось. И путавшиеся всю дорогу мысли выстроились по порядку. И стало ясно – рано поутру он сел на автобус, поехал в город, целый день слушал, как уездное начальство городит какую-то невнятицу, но теперь, у дороги в Динчжуан, будто солнце вышло из-за туч – он все понял.

Понял, что облака – к дождю.

Что осень несет с собой холода.

Что все, кто десять лет назад продавал кровь, заболеют лихоманкой. А все больные лихоманкой умрут, сойдут под землю, как палая листва..

Лихоманка прячется в крови. А дед прячется во снах.

Лихоманка любит кровь, а дед любит сны.

Каждую ночь он видит сны. Три ночи подряд ему снился один и тот же сон: будто в уездном центре и в Кайфэне под землей проложена целая паутина труб, и по всем этим трубам льется кровь. Из неплотно пригнанных стыков и заломов кровь фонтаном хлещет наружу, прорывается к небу и опадает вниз бордовым дождем, и соленый рубиновый запах бьет в ноздри. И дед видел, что вода в реках и колодцах равнины посолонела и превратилась в алую кровь. Все врачи, и городские, и сельские, в голос рыдают из-за лихоманки, но один доктор каждый день приходит в Динчжуан и разражается смехом. Деревня затихла под золотистыми лучами, люди заперлись по домам, но этот доктор в белоснежном халате ставит аптечку на землю, а потом, потом он садится под старой софорой посередине деревни и разражается смехом. Садится на камень под софорой и разражается смехом. Заливистым смехом. Громким смехом. Смех его сверкает, звенит, переливается, и пожелтевшие листья опадают на землю, словно в деревне разбушевался осенний ветер.

Когда дед проснулся, начальство вызвало его в уездный центр. В Динчжуане нет старосты, и вместо старосты вызвали деда. А по возвращении из центра деду открылось сразу несколько истин.

Первое, что он понял: на самом деле лихоманка – никакая не лихоманка, по-научному ее называют СПИДом; второе: все, у кого спустя десять дней или пару недель после продажи крови поднималась температура, сейчас больны СПИДом; третье, что он понял: ранние симптомы СПИДа те же, что и десять лет назад: высокая температура, как будто от простуды, – ее можно сбить лекарством, и болезнь отступит, но через полгода, а у кого-то через три или через пять месяцев она снова дает о себе знать: в теле появляется слабость, кожу обсыпает язвами, язык гноится, а жизнь до того ссыхается, что ни капли не выжать. Одни мучаются три месяца, другие полгода, а кто-то и восемь месяцев, но едва ли больше. А потом, потом человек умирает.