Сон цикады

Лошадь потеряла очки. И больше не могла читать. Она взглянула в окно и опешила. Там, где раньше были большие цветные кляксы, вдруг появились деревья, травы, цветы. А там, где раньше была книга с буквами, белела мутная страница.

Х. Мякеля. «Лошадь, которая потеряла очки»

Когда я был молод, я не пытался придать смысл существованию, а камера помогла мне обрести его, увидеть, что мир можно подчинить чувству композиции.

Роберт Бьянки

Проснувшись, Инга открыла глаза и увидела, как луч солнца преломляется в вазе с водой и маленькой дрожащей радугой пробегает по старому фотографическому снимку на стене, отчего тот сразу же ожил: прабабушка улыбнулась и поправила медальон на груди, а прадедушка слегка нахмурился, чтобы не терять солидности, и расправил плечи. Стоящие в вазе цветы с насквозь просвеченными солнцем лепестками едва слышно вздохнули нежным кружевом прожилок. И все это, схваченное ее еще не до конца сфокусировавшимся взглядом, отпечаталось в мозгу моментальным снимком – зафиксированным мгновением счастья.

Да, удивительное дело, но она опять проснулась от счастья. Просто потянулась, стряхивая остатки сна, и лениво подумала о том, что ей никуда не нужно идти. Что она больше никогда не пойдет на работу. Ни-ког-да!

Года три назад Инга перечитала «Детство Никиты», и ее поразили эти слова – «проснулся от счастья». Она попыталась припомнить, когда же такое было с ней и было ли вообще? Да, наверное, случалось – в детстве, только она об этом уже забыла. К пятидесяти годам многое тускнеет и стирается из памяти, особенно хорошее, детское и беззаботное. И вот теперь это ощущение пришло к ней снова. Она пробуждалась и осязала счастье всем телом – такое полное и сильное, какое бывает только при абсолютном отсутствии уважительных причин.

Ведь если подумать, то никаких особых изменений к лучшему в ее жизни не произошло: рана от пережитой, но не изжитой любви не закрылась; бытовых проблем не уменьшилось, напротив, их стало как будто больше, поскольку теперь она не работала и денег в доме ощутимо не хватало; работающие подруги смотрели на нее с плохо скрываемой завистью, а муж все чаще делал попытки показать, кто в доме хозяин… Но появилось что-то новое, затмившее, отодвинувшее на задний план все эти мелкие неудобства. Она пока не могла понять, что это. Наверное, боялась.

Знакомые называли это новое легкомыслием, инфантилизмом и безответственностью. Просто так уйти с работы, притом что муж – всего лишь скромный врач с мизерной зарплатой, и даже не искать новую – как это можно? Не говоря уже о заброшенной «научной деятельности» и пропадающих без употребления ученой степени и звании, которые, хоть и не давали особого достатка, но обеспечивали какую-никакую стабильность и уважение в определенном кругу.

Инга засмеялась своим мыслям, накинула старую рубашку Вадима, служившую ей домашним платьем, вышла на кухню, чтобы сварить себе кашу, – и замерла на пороге. В металлическом чайнике, стоявшем на кухонном столе, отражались оконная рама, ярко-синее мартовское небо и освещенный солнцем дом напротив. Все, что есть весеннего в ранней весне, все, что можно назвать ее духом и предчувствием, сосредоточилось, сконцентрировалось в этой блестящей полусфере и глядело на нее оттуда. Это было так неожиданно и остро, как будто она в первый раз в жизни видит и этот старый чайник, и свою обшарпанную кухню, и глухую кирпичную стену дома напротив, с двумя подслеповатыми окнами на самом верху. Все эти знакомые, затертые и разрозненные кусочки повседневности сошлись воедино и предстали перед ней волнующим кадром.

Инга быстро принесла из комнаты фотоаппарат и закружилась вокруг чайника, ловя отражение и старательно избегая попадания в кадр. Максимально открыла диафрагму и приблизила аппарат к блестящему никелированному боку, размывая в весенней дымке неказистый уголок кухонного пространства за ним. Счастье было еще с ней, еще где-то за грудиной или повыше, в гортани.

До каши она добралась примерно через час. Ничего – сегодня спешить некуда. Можно спокойно, не торопясь съесть свою овсянку, запить ее вкусным чаем с камелией, подаренным подругой, подумать о завтрашней «коммерческой» съемке (изредка ее просили отснять фотосессию за деньги – занятие не самое приятное, но повышающее ее оценку в глазах мужа) или просто – подумать…

…В ту ночь Инга не могла заснуть: на нее опять накатило «это». «Это» она знала наизусть. Лет семь назад Инга попала в клинику неврозов, измученная непонятными симптомами, от которых хотелось, как говорится, «лезть на стенку». Теперь она знала, что это называется депрессия. Нет, не та «депрессия», на которую всуе жалуется каждый третий, когда у него портится настроение, оттого что изменяет подруга или начальник отказывается повысить зарплату, а та мучительная болезнь, которая настигает спустя многие месяцы после того, что могло ее вызвать. Если она однажды тебя зацепила, не узнать ее снова невозможно. Но тогда, когда Инга столкнулась с этим впервые, она несколько недель пыталась заниматься самолечением, а потом стала ходить по врачам наугад, не понимая, к какому именно специалисту обратиться. По ночам ее мучила бессонница. Учащенное сердцебиение, затрудненное дыхание и острое чувство беспричинного страха преследовали ее днем и ночью. То и дело накатывало желание бежать и кричать. Да, помогал только крик, пусть даже беззвучный… Руки, ноги, все тело пронизывало ужасное ощущение, которое она не умела описать… что-то вроде ломоты, как при температуре, но сильней, иногда до судорог. Терзало зудящее желание выскочить из себя, из своего тела, когда не найти места в постели и ты вертишься, переворачиваешься с боку на бок, а потом вскочишь и бегаешь по комнате или встаешь посреди ночи под горячий душ. Отпустит, но ненадолго…