На доброй речке «Каменке» широко раскинувшей чистые воды промеж пологих берегов жирного чернозёма, как и в старину, кипела жизнь. Под тёплыми лучами июньского дополуденного солнца, деревенские портомойки, собравшись у реки на мостках, выколачивали грязь из портков, пустив весёлую песнь по ветру. Чуть поодаль от баб ребятня, свесив над водой ореховые удочки, притаившись за тростниками, рыбачили окуньков. У мелководья в поиске мальков теснились домашние утки. А по серёдке реки, высоко вскинув головы, по-царски неторопливо плыли белые гуси.
Погожему дню радовался и Пётр Петрович Зарубин. Ещё крепкий сухой старичок с окладистой седой бородою. Одетый в поношенную, но прочную деревенскую одежду. Он, опершись одной рукой об изгородь, а другую вскинув лодочкой над густыми бровями, сощуренными глазами с высоты холма, на котором стоял его дом, любовался полосой реки, уползающей за горизонт. Ничто не предвещало беды.
– Здравствуй, отец, – поздоровался звонким голосом юноша.
– Здравствуй, сынок, – поприветствовал Пётр Петрович незнакомца и внимательно оглядел его.
Перед стариком по другую сторону изгороди, улыбаясь, стоял красивый светловолосый юноша, одетый в клетчатую рубашку, широкого кроя брюки и обутый в начищенные до блеска, но успевшие запылиться в дороге кожаные ботинки. В одной руке он крепко держал коричневый портфель, а в другой – сложенную в четверо топографическую карту. Из нагрудного кармана его рубашки выглядывал острый носик карандаша и ножки циркуля.
– Подскажи, отец, как мне деревню «Каменку» отыскать, – попросил помощи юноша и, подойдя поближе, поставил на землю портфель, начав разворачивать карту.
– А что её искать-то, сынок! – воскликнул старичок, кивнув в сторону своего дома. – Вот она, Каменка, перед тобой. С моей избы вся и начинается.
– Вот так удача! – обрадовался юноша. – Я не менее двух часов блуждал по полям, а потом с пол часа ещё искал переправу с того берега на этот.
– Так у нас же там, у лощинки, мосток есть!
– Есть! Да, вот только нелегко его отыскать, когда заранее не известно, где он.
– Ну, тык, – покачал головой старик. – А на кой тебе, сынок, деревня наша? Небось, в гости приехал. К родичам. Ты мне тока фамилию скажи, я тебе враз дорожку укажу. Я тут всех знаю.
– Нет! Я не в гости. Я из города приехал по делу. Мне к старосте нужно.
– Ах, по делу. Ну, так другое дело. Старосту токмо по делу-то и можно потревожить. Человек он занятой. По всякой ерунде принимать не станет.
– По ерунде! – воскликнул юноша. – Для вас что же, электричество – ерунда?
– Электричество?
– Да-да. Электричество. То самое, которое города подняло, а теперь и деревням с сёлами встать поможет.
– Ну, сказанул! А на кой оно нам, электричество твоё, сынок?
– Как зачем! За электричеством будущее. Без него теперь не строят, не производят, не пашут.
– Вон оно как! Стало быть, не пашут! – перебил Пётр Петрович юношу и тут же указал ему рукой направление к конторе председателя. – Мне говорить о пустом некогда. Старосте, поди, расскажи. Он человек грамотный, пущай послушает. Да и решит, треба нам электричество в деревню вести али не треба. Вот по этой тропке, что правее уползает, пойдёшь, увидишь три берёзки рядышком растут. За ними направо повернёшь, там трактор стоит неисправный. За трактором налево поверни и увидишь контору.
– Спасибо, отец, – поблагодарил парень, уходя. – Скоро у вас тут все к лучшему измениться!
– К худшему бы не изменилось, – сказал Пётр Петрович вполголоса, убедившись, что юноша достаточно отдалился и не слышит его.
Затем пробубнил ещё что-то себе под нос, бросил короткий взгляд на отдаляющую фигуру и, повернувшись, тихонько поковылял к дому.
Глубокая затянувшаяся осень, размазанная каплями нескончаемого моросящего дождя, так тягостно ложилась на плечи старика, что, сгибаясь всё ниже к земле, он чаще стал подумывать о смерти. Ему представлялось, будто умереть дождливой осенью – самое удобное время. Всем и без того грустно и одиноко.
Не будет заметно отсутствие слёз на промокших от дождя лицах. Не нужно долго стоять над телом, лежащим в гробу возле могилы. Нет надобности после, когда настанет зима, приходить на погост. Похоронили человека и не заметили даже, ведь и без того тошно.
Почему Пётр Петрович стал думать о смерти, он и сам не знал. Но каждую минуту, стоя тихонько у изгороди и оглядывая берега пустующей реки, возвращался только к одной мысли. «Умереть бы уже».
Наконец наступила зима! Хандра с лица Петра Петровича спала, точно и не бывало её вовсе. Он сделался враз весёлый, бодрый, розовощёкий. Стоял часами у изгороди и смотрел на замёрзшую реку. Хохотал, махал руками, подпрыгивал, видя, как деревенские ребятишки катаются на коньках и санках. Как падают в снег. Как поднимаются и катятся дальше.
– Как же жить хочется! – восклицал старик, всякий раз, вернувшись в дом с улицы. – Как же хочется!
Ещё снег лежит в полях, тяжёлый, чистый, а в воздухе уже весной пахнет. «Весна идёт!» – сказал себе Пётр Петрович, набрав полные лёгкие воздуха. Затем легонько стукнул рукой по изгороди и поспешил домой, скрипя мелкими шагами. Опасаясь поскользнуться и упасть.
