- Ты просто не можешь забрать меня из школы за месяц до
окончания десятого класса! – произношу на взводе, чувствуя как голос
предательски звенит.
Вообще-то я с мамой обычно не спорю. Не привыкла. Она у меня
железная женщина.
И все мои попытки бунта до сегодняшнего дня оставались
просто попытками. Но в этот раз как-то не хочется сдаваться, поэтому мы
кружимся друг за другом по комнате. Пытаюсь выхватить свой свитер, но он вскоре
приземляется в чемодан.
- Ты не можешь поступить со мной так! – выдыхаю, когда мы
останавливаемся друг напротив друга.
Она упирает руки в бока, пару мгновений смотрит грозно, а
потом друг сдается.
- Ты же знаешь для чего это все, Анна.
Я отвожу глаза и убираю за ухо локон.
Конечно же знаю. Лучше было бы сформулировать эту фразу так:
«из-за кого». Мой отец набрал долгов и смылся в неизвестном направлении, в
противном случае ему грозила бы тюрьма. Мама верит, что его подставили. Я тоже
хочу верить в это.
Закусываю губу, потому что на глаза наворачиваются
непрошенные слезы. Шмыгаю носом и прижимаю руку к губам.
Но разве все должно заканчиваться так?
Из-за того, что папа не сумел договориться с банком или бог
его знает кем еще, моя жизнь теперь рушится: старую квартиру мы с мамой
вынуждены продать, и чтобы не остаться ни с чем, я должна ехать в новый город.
Все, что я знаю, чем дорожу: улица, дом, подруги, которых знаю еще по песочнице
остаются здесь.
Я отворачиваюсь к окну, чтобы не выдать этой минутной
слабости. Смотрю на то как ветер колышет занавески и стараюсь не зарыдать. Там,
за стеклом мой двор, знакомый с детства. Что ж, очень может быть сегодня я вижу
его в последний раз.
- Собери вещи, Аня, я ведь не знаю, что именно ты хочешь
забрать, - строго говорит мама, но я уже слышу, что в ее менторском тоне
проскакивают нежные нотки, она как будто извиняется.
Я смотрю сквозь приоткрытую дверь с собственную спальню, на
кровать застеленную моим любимым синим пледом, рисунки, приколотые к стене –
все это не заберешь с собой.
- Если тебе приятно работать на олигарха, то я к нему и
близко не подойду!
Шагаю в комнату и с размаха захлопываю за собой дверь.
Приходится признать: сегодня между моим прошлым и будущим
прочерчена жирная черта. Эта комната уже принадлежит какой-то другой девушке, а
может и не девушке. Вчера я видела как мама принесла домой договор
купли-продажи и долго-долго сидела с ним на кухне, глядя на бумагу слепыми
глазами.
Мне кажется, она даже не плакала.
А я так и не смогла приблизиться к ней.
Хватаюсь за дорогие сердцу постеры, прилепленные к обоям и
одним четким движением срываю бумагу, рву в клочья, бросаю на пол. Я почему-то
до последнего верила в то, что что-то образуется: банк пересчитает займ, а папа
вернется. Ведь жизнь нормальных людей не должна в одночасье рушиться. Но я
столкнулась с обратным и теперь могу позволить себе маленький бунт.
Слезы застилают глаза, но я не хочу останавливаться.
Утром мы обе уже выходим из здания вокзала.
- Я не буду жить в этом доме, - бурчу себе под нос, когда
мама в сотый наверное уже раз сверяется с часами.
Она нервничает и ее дурное настроение передается нам обоим.
По правде, все могло бы быть еще хуже, если бы не внезапно
подвернувшийся олигарх. Моя мама – известный в узких музыкальных кругах
педагог. Женщина, обладающая репутация человека, умеющего выращивать
самородков.
У олигарха из соседней области есть дочь, которая мечтает о
карьере на эстраде.
Я не знаю, как этот человек услышал о том, что у нас
проблемы с домом и приличные долги, из-за которых мама и так вынуждена была бы
оставить свою студию. Она считает, что нам повезло, а я чувствую себя так,
будто весь мир от нас отвернулся.
Мы будем жить в маленьком домике для прислуги и моя мать
будет кем-то вроде горничной в огромном доме этого хозяина жизни. Я слышала,
что Вильцев мерзкий тип.
- А ты и не будешь, - вдруг произносит мама.
Поднимаю голову.
В это время как назло начинает вдруг накрапывать дождь. Мама
закрывает нас обеих зонтом и смотрит на меня строго.
- Он обещал оплатить тебе языковые курсы.
- Что? – вырывается у меня.
Тут перед нами тормозит черный автомобиль с тонированными
стеклами, едва-едва не обдав волной грязной воды.
Наружу выходит водитель, чуть приподняв фуражку кивает нам,
и направляется к чемоданам. Увидев его, мама с облегчением вздыхает.
- Это часть моего гонорара, Анна, - мама передает водителю
тяжелую клетчатую сумку с нашей одеждой и мне вдруг становится стыдно за нас –
такими сумками челноки в девяностых пользовались.
Наверное эта вещь пылилась на антресолях с тех пор и вот,
сугубо потому что мы совсем обнищали, пришлось взять ее с собой. Мы правда
выглядим как две попрошайки.
- Я считаю, что тебе не помешает подготовка к поступлению, -
говорит мать, распахивая пассажирскую дверь машины, когда с погрузкой вещей уже
закончено.
Я мельком отмечаю жест водителя – кажется, это он собирался
открыть нам дверь. Но уже поздно. «Мы ведем себя как плебеи» - читается в том,
как он мимоходом пожимает плечами.
Черт!
Плюхаюсь на сиденье и смотрю четко вперед.
