Два путника шли по дороге, ещё не разбитой в полную грязь, но уже близкой к тому. Опирались на посохи. Несмотря на то, что обувка на обоих была справная, крупные лужи старались обходить. Путь-то не близкий. Скоро ли получится обогреться и просушить ноги?
– А знаешь, Стеня, как зовётся главный закон, по которому все на Руси живут? – спросил Щур.
Степан, Афанасьев сын, с недавних пор старший мужчина в семье, задумчиво нахмурился. Русоволосый паренёк лет тринадцати, довольно высокий для своих лет, тощий и жилистый, выглядел он вполне серьёзно, и даже решительно, хоть и одет был поверх холщовой рубахи лишь в латанную свиту из серой, некрашеной шерсти, именуемой в народе серью или же херью. Поправив на голове серую войлочную шапку и подумав недолго он ответил:
– Правда. Главный закон, по которому все живут на Руси, – это Правда.
– Верно, – Щур улыбнулся в бороду. Был он чуть сутул, до безобразия худощав и морщинист, совершенно сед, а одет, кроме синей свиты, да войлочной шапки корично-бурого цвета, в дорожный плащ из грубой хери. – А откуда ты знаешь?
Стеня смущённо пожал плечами:
– Говорят же «судить по Правде». А ещё говорят – «не в силе Бог, а в Правде».
– Так, – Щур довольно покивал. – А где записана эта Правда, знаешь?
Стеня снова пожал плечами, в мыслях гадая, к чему Щур завел такой разговор:
– Должно быть, в сердце у каждого?
– В сердце… – Старик словно бы распробовал эту идею на вкус. – Сердца-то разные бывают. – Он задумчиво оглядел расстилающиеся вокруг просторы. По небу ползли хмурые, осенние тучи. Сосновый бор остался уже позади, и сейчас дорога вела их вдоль парующих полей. Вдали показались тесовые крыши деревеньки. – В сердце у каждого своя Правда живёт. Своя. Вот в чём беда. Кабы одна Правда была в сердце у каждого, не было бы ни споров, ни раздоров. Да только люди все разные. Вот и спорят, и волокут друг друга на суд… Но есть и настоящая Правда. Общая для всех. Записана она в книге.
– В Святом Писании что ли? – удивился Стеня.
– То книга поповская, – отмахнулся Щур. – Я про другую, которая называется Кормчей. Знаешь ли, какая в ладье у кормчего работа? Другие гребут, а он сидит себе на корме. Иногда только веслом рулевым плеснет. Да только без него свернут они все не туда, налетят на мель, а то и вовсе потонут. Такова и Кормчая книга. В ней все законы, по которым русским людям положено жить. А главный закон, который в ней первым записан, называется Правда.
Прошли мимо деревни. Заходить не стали. До ночи ещё далеко, да и пустит ли здесь кто на постой? Только собаки облаяли их, да хмуро глянула из-за забора какая-то старуха.
– Значит, Бог не в той Правде, что в сердце, а в той, что записана в книге? – разочарованно уточнил Стеня.
– Верно. В Кормчей книге. И Правда эта тоже писана сердцем. Многими сердцами. Твои деды и прадеды её писали. Та Правда, что в Кормчей книге, писана кровью. У одного сердце чует так, у другого эдак. Как же общее найти? Как жить в мире, среди разных людей, где каждый хочет своего и для себя, а о других думает редко? Как при этом не перессорится насмерть, не поубивать друг друга? Как сделать, чтобы жилось без обмана, без страха перед каждым чужим человеком? Много крови пролили мы промеж собой, много спорили, думали, пока сумели найти Правду, по которой всем можно жить. От того и говорят теперь – «не в силе Бог, а в Правде». Коли не будет этой общей, в Кормчей книге записанной Правды, снова станут люди грызть друг друга, как голодные псы.
– От чего же они отца убили, коли все люди живут по одной, писанной Правде? – зло спросил юноша, сжав дорожный посох так, что побелели костяшки пальцев.
– От жадности убили, – Щур вздохнул. – А может, по глупости. Али по злобе. От чего бы ни убили, поплатятся теперь за это. Знаешь ли, что про убийство написано в Правде?
Стеня покачал головой.
– А вот что. С этих слов она начинается: Коли убьет муж мужа, то мстит брат за брата, или сын за отца, или двоюродный брат, или племянник.
– Сын за отца… – юноша снова нахмурился. Остановился. Коснулся рукой висящего на поясе ножика в ножнах. – Сколько, говоришь, тех убивцев, было? Трое? Четверо? А я и топора не взял… – Потеребив нож, решительно сжал губы и снова зашагал вперёд, за поджидающим его Щуром.
– Может, придётся и ножом, – старик, подбадривая, похлопал парня по спине. – А может, и без крови ещё обойдется. Как дойдём до города, всё разузнаем. Там и решим.
– А если они меня? Мне сейчас никак нельзя помирать. Мамке одной не справиться. А коли я помогать буду, может ещё выживем, выходим и троих младшеньких… Но и тятеньку я не могу бросать неотомщённым. Сам я хотел подождать пару лет, пока Никита постарше будет, сможет мамке помогать. А тогда уж хотел идти в город мстить.
«Эх, дурья башка. Если вы сейчас не получите виры с убийц, то даже до весны не дотяните. А уж про то, как ты с матерью будешь пашню отцовскую по весне поднимать, и подумать страшно. Без работника надорвётесь, но не справитесь. А работник без кун не наймётся. Замуж мамке твоей податься? Да кто же возьмёт теперь в жены Маньку Афанасову, с тобой, Стеня, да с ещё тремя малыми детьми? Побираться по соседям пойдёте? В слуги наниматься за еду? Без отца, да без виры ждет вас не жизнь, а голодная, холодная смерть». – Прожевал Щур губами, не раскрывая рта, горечь своих мыслей, да вслух ничего не сказал.
