Саша возвращался с частного урока. Настроение было хорошее. Обычно учителя приходили к Саше домой, но накануне преподаватель естествознания вывихнул ногу, поскользнувшись на улице, и прислал записку с просьбой к ученику посетить его, чтобы не было паузы в занятиях. Отец Саши, врач-хирург Аркадий Лаврентьевич Пушкин, предложил пострадавшему помощь, которую тот с благодарностью принял. И сегодня преподаватель рассыпался в благодарностях отцу Саши и заодно в похвалах ему самому, так как лечение помогло значительно уменьшить боль в ноге. Это было даже немного навязчиво, но все равно приятно, и потому Саша шел домой, улыбаясь своим мыслям и не обращая внимания на снег и мороз.
Фрагмент карты Санкт-Петербурга образца 1828 года
Дверь ему открыла мать – Лидия Васильевна Пушкина, миловидная русоволосая женщина тридцати семи лет, с тонкими чертами лица и ямочками на щеках. Внешне Саша совсем не походил на нее – признать их родственниками можно было только благодаря таким ямочкам и большим серым глазам у обоих, но, несмотря на это, между матерью и сыном имелось редкое единение, позволявшее им понимать друг друга без слов. Вот и сейчас, взглянув на маменьку, развешивающую его заснеженное пальто, Саша почувствовал: что-то случилось. Она была задумчива, высокий лоб, обрамленный разложенными на две стороны волосами, перерезала скорбная складка.
– А где Луша? – спросил Саша.
– Луша?.. Луша ушла в лавку, когда вернется, будем обедать. Отдохни пока, – ответила Лидия и направилась в гостиную. Саша последовал за ней.
– Маменька, а что произошло, пока меня не было? Вы так переменились в настроении…
Лидия посмотрела на сына и покачала головой:
– Все ты замечаешь, ничего он тебя не скроется…
Она взяла со столика свежую газету «Северная пчела»[3] и протянула сыну:
– Посмотри на второй странице, там отмечено…
Саша развернул газету и прочел обведенную карандашом заметку:
Сегодня, 29 января, в 3-м часу пополудни литература русская понесла невознаградимую потерю: Александр Сергеевич Пушкин, по кратковременных страданиях телесных, оставил юдольную сию обитель. Пораженные глубочайшею горестию, мы не будем многоречивы при сем извещении: Россия обязана Пушкину благодарностью за 22-летние заслуги на его поприще словесности, которые были ряд блистательнейших и полезнейших успехов в сочинениях всех родов. Пушкин прожил 37 лет: весьма мало для жизни человека обыкновенного и чрезвычайно много в сравнении с тем, что совершил уже он в столь краткое время существования, хотя многого, очень многого могло бы еще ожидать от него признательное отечество. Л. Якубович.
– Пушкин умер… Как это печально, ведь он же молодой еще был и такой талантливый… Но, маменька, пожалуйста, не надо так сильно переживать, на вас же просто лица нет… – сказал Саша, стараясь найти хоть какие-то слова поддержки.
– Саша, я понимаю, что смерти случаются и их надо принимать. Однако в этом некрологе чувствуется плохо скрываемая радость от того, что Пушкин умер. Вот это меня и расстроило.
Саша удивленно посмотрел на Лидию.
– Маменька, а почему вы так решили?
Лидия вздохнула и пожала плечами.
– Не знаю. Но я слышу фальшивые слова так же, как ты слышишь фальшивые ноты…
Саша играл на скрипке. Фальшивых нот он не любил, но считал себя человеком трезвомыслящим и не мог представить, как можно почувствовать фальшь в газетном некрологе. Но, тем не менее, пытаясь понять, что же все-таки так взволновало его мать, он снова и снова пробегал глазами текст заметки.
– Знаете, маменька, здесь действительно что-то не так, хотя, что именно, пока не понимаю. Но я непременно разберусь.
– Ты и правда так думаешь?
– Разве вас когда-нибудь удавалось успокоить с помощью лжи? – ответил с улыбкой Саша. Лидия улыбнулась в ответ. В это время постучали в дверь.