Я появился на свет в 1987 году, в суровой Читинской области – тогда ещё РСФСР, теперь Россия. С 2004 года во мне горела мечта написать книгу – не просто слова, а что-то настоящее, что останется после меня. Но жизнь била молотком: учёба, стройки, ремонты, семейные заботы. Руки пахли цементом, а душа тосковала по бумаге. Годы шли, а мечта ждала, тихо шепча в сердце.Михаил Суворов
Осенью 2024 года всё замерло – работы не стало, и я понял: сейчас или никогда. Зима 2025-го стала моей весной. Я написал «Танец между временами» – первую книгу, вырванную из души. Я строитель, не писатель, и не было ни редакторов, ни денег, ни советчиков – только я и мои мысли. Знаю, она не идеальна, но это мой крик, мой шаг. Помогите мне её отшлифовать – пишите на mihail1102198703@gmail.com. Я жду, как ждал эту мечту.
Время – это танец. Шаги его неумолимы, мелодия – хаотична, а партнёры меняются, не спрашивая разрешения. В октябре 1917 года, под серым небом Парижа, Мата Хари сделала свой последний поклон. Её шёлк, пропитанный дымом войны, растворился в истории, оставив после себя лишь шепот легенд и обвинений. Но что, если её танец не закончился? Что, если он лишь замер, ожидая нового ритма – где-то в будущем, среди неоновых огней и бетонных стен?
Маргарета Зелле, девушка из 1994 года, не знала, что её имя – это эхо. Она росла в мире, где война была лишь строкой в учебниках, а шёлк – воспоминанием о чужой жизни. Но амулет, динамо и странные сны начали шептать ей о прошлом, которого она не помнила. О шинели Франциска, пропахшей газом Ипра. О любви, что горит ярче предательства. О золоте, которое знает больше, чем говорит.
Эта книга – не просто история. Это мост между эпохами, где грязь окопов встречается с холодным светом экранов, а одна душа ищет себя в двух телах. Что связывает танцовщицу, казнённую за шпионаж, и женщину, бегущую от собственных теней? Может ли время простить тех, кто осмелился его обмануть?
Переверните страницу. Услышьте шорох шёлка и скрип костыля. Танец начинается снова – и на этот раз он ваш.
Август 1917, Париж. Холодный страх, острый, как лезвие, выдернул Мату Хари из сна – она распахнула глаза за миг до того, как дверь сорвалась с петель. Треск дерева расколол тишину, рама рухнула на пол, подняв облако пыли и щепок, сырой ветер ворвался в комнату, пропахший углём и гнилью парижских улиц. Он ударил по лицу, ледяной, как пощёчина, сердце Мата Хари билось в рёбрах, но крик застрял в горле – топот сапог заглушил всё, тяжёлый, как набат, ворвался в её тесный мир на Сен-Жак. Тёмные силуэты в формах заполнили пространство – тени метались по стенам, кривые, как когти войны, что душила город. Грубая рука вцепилась в её волосы, рванула с кровати с такой силой, что простыня осталась в кулаках, разорванная на лоскуты, а подушка шлёпнулась на пол, мягкая, как мёртвое тело. Мата Хари рухнула на колени, холодные доски обожгли кожу сквозь тонкую сарочку, задравшуюся до бёдер, ткань задрожала под её пальцами.
– Вставай, шлюха! – голос хрипел, ржавый, как старый клинок, резал воздух над её головой.
Она вскрикнула, разум ещё цеплялся за обрывки сна, но перед глазами замелькали лица – красные от холода, перекошенные злобой, пуговицы на мундирах тускло блестели в свете слабой лампы, отбрасывали блики, острые, как насмешки. Жандарм наступил на подол сарочки, прижал её к полу, как пойманную крысу – подошва заскрипела, грязь впечаталась в белую ткань, оставив чёрные пятна. Лампа мигала, свет дрожал на его лице – красном, с жёсткими складками у рта, глаза горели злобой, смешанной с чем-то диким, почти страхом. Он наклонился, тень от формы накрыла её, дыхание вырвалось паром, кислым, пропитанным табаком и вином.
– Великая Мата Хари, а теперь шпионская мразь! – рявкнул он, сжимая её волосы сильнее, кожа головы натянулась, боль резанула, как ножом.
– Вы не посмеете! Я – танцовщица, не шпионка!Она задохнулась от ужаса, внутри всё сжалось: «Они ошибаются, это не я». Имя её гремело по всей Франции – залы, графы, генералы, овации, – но сейчас оно звучало как приговор. Голос вырвался сам, дрожащий, но твёрдый:
– Франция тебя забыла, предательница! Генералы, что аплодировали, отвернулись!Удар пришёл мгновенно – кулак врезался в живот, вышиб воздух хриплым стоном, она согнулась, пальцы вцепились в пол, ногти царапнули доски. Мир качнулся, жандарм отступил на шаг, но сапог всё ещё давил сарочку, дерево скрипело под его весом, смешиваясь с её короткими, рваными вдохами. Другой голос – резкий, высокий, как визг пилы, – прорезал шум в ушах:
– Это ошибка. Я не знаю никакого Франциска.Она выпрямилась, насколько могла, цепляясь за остатки гордости, кровь стучала в висках: «Я не сломаюсь». Глаза встретились с его – пустыми, ледяными, – и она прохрипела:
– Танцовщица для графов, а где они теперь?Он замер, дыхание сбилось, капля пота блеснула на его лбу – не от жары, а от чего-то другого, сомнения? Но тут же другой жандарм шагнул вперёд – кулак врезался в её щеку, огонь вспыхнул на коже, кровь хлынула из уголка рта, горячая, солёная, капнула на пол, оставив тёмное пятно. Она упала на бок, щека прижалась к холодным доскам, сарочка пропиталась алым у ворота. Первый схватил её за подбородок, пальцы впились в кожу, рявкнул:
