1. ГЛАВА 1
Люди севера пришли ночью. Неизвестно, пригнал ли их прилив, или они дожидались бездонной августовской тьмы, чтобы под ее покровом незаметно высадиться на берег. Их не заметили дозорные, коих, впрочем, было немного: монахи давно не видели скандинавских парусов днем и разомлели, считая, что они не появятся в полночь.
Да и какой безумец решился бы штурмовать монастырь, небольшую крепость? Высаживаться в узкой, словно лунный серп, бухте, пробираться по скалам и твердому крупному песку, жидкой полосой уходящему в пенную воду, - на это не каждый отважится. А потом еще подъем наверх, к нависающим над морскими водами стенам. Забраться на них со стороны моря не так-то просто, и потому следует обойти их, чтобы развернуться и напасть на монастырь с востока, оттуда, где расстилаются пашни. Монахи отвоевывали у каменистой земли каждый плодородный клочок. Обитель находилась здесь много лет, и за годы ее существования люди научились жить в мире со своими владениями. Лакомый кусочек многим хотелось добыть, но не один завоеватель обломал об него зубы. И все же безумцы нашлись.
Они оказались достаточно умны, чтобы не штурмовать стены, оглашая окрестности боевым кличем; несколько ловких, словно кошки, мужчин взобрались на верх стены и прирезали часовых, после чего распахнули ворота. Один из дозорных все-таки успел вскрикнуть, будто ночная птица, подбитая не лету, и тут же на монастырской башне ударил колокол. Звонкий, плотный звук пронесся над побережьем, обрушиваясь в победный набат волн у подножия скал. Недалеко от монастыря имелась деревня, однако люди севера не сомневались: никто из крестьян не решится выйти из своего дома в такую ночь, сложить голову за монахов, которые обирают окрестности. Да и много ли усилий надо, чтобы уничтожить горстку крестьян, вооруженных дрекольем?
Нет, не их следовало опасаться, а самих монахов. Часто в монастыри уходили старые воины, которые хотели еще пожить на земле и замолить грехи, собранные в сражениях; эти люди способны были сопротивляться из последних сил, как матерые волки. Даже принятая ими вера не останавливала их. Часто бывало, что встречались тут и маги – может, не настолько сильные, как некоторые, состоявшие при королях, однако еще хранившие остатки могущества и знаний. Конечно, тут были и кроткие души – таких можно резать, как баранов. Однако вождь Бейнир Мохнатый, решившийся взять хорошую добычу, велел без необходимости не усердствовать. Баранов режут, чтобы получить мясо, а что получишь с дрожащего от страха монашка, который бормочет что-то и крестится? Разве в этом есть хоть капля доблести? Разве за такие убийства приглашают к столам Валгаллы? Нет. Взять рабов – и то достойнее.
Однако до поры до времени Бейнир брать рабов не собирался. Ему требовались монастырские сокровища, а еще – еда, оружие, эль, и что там монахи попрятали в закромах?.. Может, и вино сыщется – этот напиток люди севера очень любили. Монастырь был богат и потому защищен, и Бейнир приготовился отнять много жизней, дабы щедро полить кровью землю и потом принести богам дары.
Мейнард стоял на коленях в своей келье и молился. Слова, забранные из требника, на вкус были как сухие листья, и так же бесполезны, и не питательны. Молитва, словно дым из трубы, уходила в ночь, сбрызнутую звездами, и растворялась бесследно. Слова принадлежали земле и не доносились до Бога, Мейнард это знал, чувствовал. Однако он молился днями и ночами, надеясь пройти полосу тишины между собою и Богом и однажды если не услышать, то хотя бы почувствовать, что Он – слышит.
Вместо Божьего дыхания Мейнард услыхал отдаленные крики, колокольный бой и звон стали. Эту песню ни с чем не спутаешь. Келья Мейнарда была самой последней в крыле, крохотной и узкой, зато с одним окном; в это окно он и выглянул, поднявшись с колен. Никого. Но колокол продолжал звучать, и это значило, что в монастыре тревога. Неужели кто-то решился посягнуть на святое место?
Мейнард подошел к двери, прислушался: в коридоре было тихо. Тогда он вышел и быстро двинулся в том направлении, откуда долетали крики. Грубая суконная сутана оплетала щиколотки, поднимала пыль. Мейнард распахнул дверь, ведущую наружу, и несколько мгновений стоял, принюхиваясь, словно пес. Пахло чужаками и дымом – запах неприятный и до боли знакомый. В груди проснулось и заныло, и Мейнард усилием воли приглушил это непотребное.
Он прошел вдоль низкой стены, огораживающей монастырский сад, повернул за угол и наступил на руку лежащего человека и в лужу крови. Пальцы ног Мейнарда, обутых в веревочные сандалии на деревянной подошве, почувствовали тепло – кровь была свежая, да тут гадать не надо, убили монаха только что. В темноте было плохо видно, однако Мейнард, склонившись и коснувшись лица умершего (а с перерезанным горлом не живут), узнал его: брат Дионисий, недавно принявший постриг.
Вряд ли местные разбойники, которых всегда хватало в суровых землях, решились штурмовать монастырь. Это северяне, и гадать не надо. Мейнард шепнул слова молитвы и бесшумно двинулся дальше, брату Дионисию он уже ничем помочь не может, а отпеть его надо будет после. Северяне пришли грабить, а значит, пойдут в ризницу, в подвалы, в покои настоятеля. Там хранилась одна из ценностей, которой по праву гордился монастырь: золотой реликварий
