Тренд первый. К чёрту всё!
Облака лениво плыли в небесной синеве над сияющей головой Будды. С этого всё началось и сейчас, вспоминая о тех минутах, я в первую очередь вспоминаю их красоту. Лучи слепящего света, проскальзывающие из-за головы Будды заставляют улыбаться против воли, а жара и липнущая к телу рубашка не вызывают раздражения.
Сейчас, вся эта прошлая жизнь кажется мне очень простой и понятной, а облака – прекрасным, умиротворяющим зрелищем. Наверное, кто-то мог бы увидеть в этом глубокий смысл, что-то вроде «если твой разум словно солнечный день, чист и ясен, то и мысли в нём будут простыми и лёгкими». Но тогда мой разум не был ни чист, ни ясен и облака, не способные даже на мгновение скрыть меня от палящего солнца, казались мне маленькими и жалкими.
Здесь важно сделать оговорку о том, что голова эта была величиной с фалангу большого пальца, зажатая между двух пальцев в руке мужчины, который, сощурив один глаз, держал её строго напротив солнца. Простая, дешевая безделушка, которую мне в детстве купил отец, во время поездки на свадьбу к его сестре в Нью-Дели. Честно говоря, я до сих пор не до конца понимаю, почему он тогда это сделал.
Отец был человеком нового поколения индийцев Бхарата, ранее занимавшим пост члена парламента Индии, а затем отойдя от дел, работал простым бухгалтером, по вечерам преподавая в местном училище математику. Никогда, ни разу на моей памяти он не посещал храм и не молился. Его мир был простым, понятным и прагматичным. Всё его отношение к вере в учителя, спасителя или пророка можно описать одним простым фактом – вся религиозная литература на его обширных книжных полках стояла в одном ряду с мифами и легендами, прямо под полкой с трудами философов и над моими любимыми полками с фантастическими произведениями.
Сестра же его, напротив, была человеком, глубоко погруженным в буддизм, как и обширное семейство её мужа. Тогда мне было лет шесть, и я мало что вообще видел в родной глуши. Естественно, шум и изобилие красок поразили мой неокрепший ум. Толпы людей и все разные, чистые, улыбчивые. Дом, куда мы приехали праздновать свадьбу, стоял на окраине города и казался мне настоящим дворцом, со всей этой землей вокруг, озером и небольшим садом. Он принадлежал семье мужа моей тёти и там постоянно жило столько же людей, сколько было не сыскать во всей нашей родной деревне. Вся семья под одной крышей. А когда началась свадьба, ворота дома открылись вообще всем желающим присоединиться к празднеству.
Но не стану отвлекаться от темы. Возле дома, прямо посреди сада стояла небольшая беседка с огромной, в два человеческих роста, статуей сидящего в медитативной позе Будды. Там, сидя полукругом под тенью улыбающейся статуи с открытой ладонью, разместились дети, которые слушали наставления монаха. Здесь я вынужден нарушить красоту повествования и признаться, что в тот сад я зашел лишь для того, чтобы справить малую нужду, но только потому, что никак не мог найти в этом огромном дворце уборную, а говорить о подобных вещах мальчишке в том возрасте было несколько неловко. Услышав тихие голоса, поначалу принятые мною за шелест ветра, я притих и хотел было убежать, но любопытство взяло надо мной верх. Скрываясь в кустарнике, я тихо наблюдал за происходящим в беседке, впитывая наставления о пустотности бытия и бесконечных возможностях возникновения чего угодно в чистом, открытом разуме. Два десятка детей в простой, совершенно непохожей на свадебные наряды гостей дома одежде ёрзали, чихали, чесались, но молча слушали и внимали словам монаха, который всё говорил и говорил. В один момент мне даже показалось, что говорит он именно для меня, а каменные глаза Будды смотрят в мою сторону.
Осознав, что нарушаю самим своим присутствием идиллию этого собрания, я вдруг испытал чувство одиночества и даже страха. Тогда я поспешил удалиться из сада и вернуться к отцу, но всё оставшееся время, что мы пробыли в Нью-Дели, я замечал всё больше и больше людей, таких разных, но словно объединенных чем-то общим, отчего моё собственное чувство одиночества лишь усиливалось.
Вечером последнего дня, прямо в аэропорту, я попросил отца купить мне ту самую подвеску на шею с головой Будды, которую увидел в витрине магазина после регистрации на рейс. Отец всегда был донельзя прагматичным и не любил тратить деньги на ненужные, как он часто повторял, вещи, но в тот раз, на удивление, просто исполнил моё желание.
– Хорошо, Виктран, но помни, что это не игрушка. – Проговорил он устало, протягивая её мне. – Будду в нашей стране почитают как бога и многие тебя осудят, если ты будешь обращаться с ним неподобающе.
Получив заветного Будду в свои руки и ощутив прикосновение холодного камня к своей груди, я вдруг тоже почувствовал себя частью чего-то большего, чем просто семьи. Я бесконечно теребил её в руках, и моя тревога уступила, а на её место не пришло ничего. Не знаю, было ли это той самой пустотностью, о которой говорил монах, но с того момента Будда стал сопровождать меня на жизненном пути и каждый раз, когда я прикасался к нему, мне становилось чуточку легче и спокойней.
