***
– И в этот прекрасный праздничный день так приятно видеть ваши улыбки, – говорила Тамара Трофимовна, заместительница директора, которой на самом деле приятно было видеть в жизни только одно: как подчиняются её правилам. Нет, не правилам хорошего тона или голосу разума, а просто её правилам. И, конечно, она сама не знала, откуда их взяла и почему эти правила нужны. А насчёт улыбок… Если она видела, как дети улыбаются, тут же хмурилась: эти школьники явно над ней смеются или сделали недавно подлость!
Тамара Трофимовна лгала для красоты момента.
Как делают все люди в мире, по мнению Машки.
Про родителей и говорить нечего. Стоит только посмотреть на них сегодня – так идеальная пара. Красавица мама стоит под ручку с мускулистым высоким папой, оба одетые, как на праздник, глядят и не наглядятся на дочь, затерявшуюся где-то в массе средней школы, болтливой и беспечной.
– Наша школа открывает свой тридцать восьмой, скажем так, сезон, и бу-бу-бу, но бу-бу-бу, а если бу-бу-бу, то бу-бу-бушечки, – говорил директор, как всегда невнятно, но очень патриотично. Да и Машка пропускала его слова мимо ушей.
Конечно, все лгут.
Начать хотя бы с того, что первое сентября не праздник ни для кого. Учителя прекрасно отдыхали в супердлинном отпуске, которому завидовал весь рабочий люд; родителям не надо было помогать с уроками и будить детей с утра, ну а уж про самих школьников и говорить не надо – стоит только на лица вокруг посмотреть.
Нет, ну есть некоторые одарённые.
Гришаня впереди очень довольный стоит – жаль, лица не увидеть. Он-то все книги мира за лето прочитал, и теперь жаждет поделиться. Только никто не жаждет слушать занудные пересказы.
Или Софка, которая сегодня точно радостная – в предвкушении праздника. У неё ведь каждый праздник с большой буквы! Перетерпит линейку и классный час, а дома уже стол накрыт, друзья собрались (Софка звала к себе, но Машка гордо отказалась), киндеры в подарок и по видаку фильм какой-нибудь американский.
– Вспоминаю меня в моём детстве. Тогда я не понимал важность моей образованности как человека, но потом… – заливал директор единственного в городе завода, низенький коренастый мужчина в малиновом пиджаке. Машка опять не слушала – он тоже врал. Судя по виду, типичный троечник. Школа ну никак ему не помогла стать директором, а что он хочет сказать про «потом» – это ложь.
– Машк, ты точно ко мне не можешь, что ль, сегодня? – раздался возле уха голос Софки.
– Нет. Предки не пускают, – солгала Машка.
А что? Всем можно, а ей нет, что ли?
По асфальту покружил будущий выпускник, нёсший на плечах девчонку-первоклассницу. Зрелище, видимо, должно было вызвать море слёз умиления, но Машка видела его уже в седьмой раз, да и этого одиннадцатиклассника заприметила разок курящим возле заброшенного склада, когда возвращалась домой любимым обходным путём. Тогда он не был таким милым и добрым. Он походил на волка в стае: скалил зубы, усмехаясь вслед одиноко гуляющей девчонке.
И это называется у них праздником.
Праздник лжи!
Машка давно перестала чувствовать себя одной из них. Она подчинялась их правилам, когда надо было, брала то, что можно было взять, но не хотела вливаться в эту амёбу, какой после уроков биологии она с тех пор и представляла школу с её целями, лидерами и прочей клеточной массой.
А вот погода, казалось, поддерживала истину в мире. Сегодня был явно не летний денёк: на градуснике дома за окном стрелка показывала десять, а ветер окончательно добивал тех, кто решил прийти на линейку без куртки.
Они стояли во дворе, возле запасного выхода из школы. За забором любопытные зеваки, видимо, пытались вспомнить минуты невозвратно ушедшего детства.
Наверное, они тоже лгали себе, думая, будто в детстве всё в цветочках и с радугой. Ведь так говорила мама. И ещё подтвердил папа.
А родители-то, между прочим, всё время лгут! Даже себе…
– Пойдёмте на классный час в наш кабинет, – проверещала класснуха, будто обращалась к тем же пятиклашкам, которых взяла когда-то. Она и в одиннадцатом классе так же их позовёт. Для учителей время, наверное, застывает, особенно когда они выпускают третий или тем более четвёртый класс в большую жизнь, а сами остаются там же, как замороженные.
Кабинет тоже не менялся. И никогда не поменяется. Те же плакаты с формулами и серьёзные лица математиков с бородой на портретах по стенам. Однажды Машка шутя спросила у Гришани, почему он так сильно старается учиться: не для того ли, чтобы быть навечно мумифицированным в школьных классах. Гришаня ответил типичным недоумением: для него было слишком революционно и страшно то, что говорила Машка.
В классе только Надюха сидела без настроения – у неё сегодня тамагочи сдох. Видимо, тоже не перенёс начала учебного года. Остальные веселились вовсю: болтали о летних приключениях, создавали шедевры оригами и отправляли их летать под потолком, плевались снарядами из сплёванных клочков бумаги сквозь ствол гелиевой ручки. И только Машка, Гришаня и пара девчонок с плохим зрением на первых партах слушали класснуху.
– Машк, у тебя наклеек нет новых на обмен? – Сосед по парте, Гоша Гусенков, пристал с извечным вопросом. Он фанател от собирания всего, что можно было собрать. Машка как-то упомянула, что ей нравятся наклейки в жвачках, а не вкладыши, так Гоша с тех пор завёлся и требовал то поменяться, то просто подарить ему новые наклейки, потому что меняться и не на что – у Гоши было всё! – Блин, за лето ж много, наверно, накопилось. У меня есть крутые трансформеры: Бархан, Гальватрон и сам Оптимус, из бойцов – Дольф Лундгрен и Брюс Ли, ну и «Утиные истории» штук пять.
