Часть первая
В каждой избушке свои погремушки
Если работа следователя заключается прежде всего в том, чтобы много думать, то Геннадий Буров как раз находился в разгаре трудовых усилий. Сидя за служебным столом в позе прилежного ученика, оба локтя перед собой, он невидящим взглядом упирался в уродливые ржавые железяки за окном, – наследство, надо надеяться, временное, механического цеха, располагавшегося ещё недавно во дворе нового офиса районного следственного отдела.
Размышления его были прерваны стуком в дверь, через которую, не дожидаясь ответа, в пока ещё пустоватый кабинет проникла внешне миловидная, но суровая лицом девушка.
– Мне бы Бурова, – тихо произнесла она, пристально глядя на единственного хозяина кабинета, уже оторвавшего взгляд от окна и разворачивающегося в сторону двери.
– Он самый, госпожа Вохмина, чем могу… присаживайтесь, – сразу откликнулся из-за пустого стола молодой, неатлетического сложения мужчина, галантно выходя навстречу посетительнице.
На суровом лице девушки отразилось удивление.
– Как? Вы меня знаете?!
– Видите ли… мой долг – знать всех… и всё, что связано с тем или иным делом… Я видел вас несколько раз… издалека… Валерия… Вы – дочь Павла Сергеевича Рубцова, приёмная дочь…
В глазах у девушки вспыхнул сердитый огонёк.
– В таком случае вам, наверное, доложили, что я ненормальная, взбалмошная особа и «любительница ворошить старые могилы».
– Нет, об этом, представьте, мне не сообщали, – понизил голос Буров, показывая на стул.
Девушка присела, помолчала для виду и сразу же перешла в наступление:
– Мой отец невиновен!
Она, видимо, рассчитывала произнести эту фразу бесстрастно, как юридическое заключение, но ей не удалось скрыть дрожь в голосе. На Бурова смотрели серые глаза, полные отчаяния в ожидании хоть какого-нибудь знака одобрения, чтобы продолжить.
Он не стал отводить взгляд.
– Мой отец невиновен, – повторила девушка уже решительнее. – Однако его обвиняют в хищении и убийстве. Вы удивитесь, конечно, определению «обвиняют», когда его уже… нет на свете. Но я нарочно употребляю настоящее время, потому что подозрение продолжает висеть над ним и сегодня. А я не могу допустить, чтобы оскорбляли его память…
Девушка не говорила, а стреляла словами, глядя Бурову прямо в глаза и с тревогой пытаясь уловить реакцию буровских зрачков. Похоже, она давно готовилась к этому разговору и сегодня явилась к зав. аналитическим отделом в двойном качестве: как приёмная дочь обвиняемого и как будущий юрист. Семейная драма, закончившаяся смертью её отчима пять лет назад, и неодолимое желание разобраться в путаном деле привели Леру Вохмину-Рубцову на юрфак. И всё это время в голове занозой сидела мысль о той минуте, когда она сможет взять в руки запылённую папку с делом того, кого она звала отцом, чтобы наверняка обнаружить в нём массу ошибок и натяжек. Неточностей и нелепостей. А может, и подтасовок.
Поэтому сегодня перед Буровым сидело не частное лицо, а законный стажёр следственного архива. И в том, что милая девушка явилась без предварительной записи, свалилась как снег на голову, виноват был в конечном счёте непосредственный шеф Бурова из центрального управления полковник Назарук, старый друг семьи Рубцовых, который просто-напросто забыл накануне отзвонить подчинённому и предупредить о согласованной «наверху» стажировке.
Все эти подробности Буров выяснил уже в первые десять минут беседы с Валерией Вохминой. «Блатнички, позвоночнички, всё по-старому», – недовольно подумал он, но девушке изобразил невнятную улыбку, разглядывая по-мужски её стройные ноги. «Архивариус чёртов, сухарь», – думала в этот момент девушка. Но тоже отметила, что у сидевшего перед ней чиновника, воплощавшего сегодня все её надежды, было открытое лицо не нахального и даже не самоуверенного человека и смешная манера то и дело сдвигать очки на кончик носа плавным движением.
– Вы меня понимаете? – спросила она, понизив голос. – Даже если мой отец покончил с собой… Я хочу… Я должна… То есть вы должны мне помочь…
– Я прекрасно вас понимаю: хотя Рубцов был вам приёмным отцом, но, судя по всему, был вам особенно дорог.
Бурову показалось, что он нашёл нужный тон разговора и нужную формулу, рассчитывая снять осаду устремлённых на него глаз.
Девушка на секунду замешкалась и ответила, глядя куда-то в сторону, как бы между прочим:
– Биологического отца я не помню, Рубцов был мне больше, чем отец, любил, вырастил меня, и вообще… я думаю, что он вовсе не покончил с собой… как некоторые считают, а что его убил… настоящий виновный… Вы понимаете?
Бурова так и подмывало опять ответить «конечно, понимаю», он с тоской вспомнил об уговоре с подругой Варей отвезти её сегодня на дачу к родителям, погрустнел, но, встретившись с благородно-тревожным взглядом девушки, ёрничать не стал.
– Вы знаете кого-то, кто не поддерживает версию убийства… то есть ваше утверждение… то есть предположение?
– Знаю, – девушка снова повысила тон, – этот кто-то – распространённое общественное мнение. Насколько мне известно, теперь следственные органы принимают это в расчёт. Я не права?
