Любой человек, посвятивший достаточно долгое время изучению истории, не может в конце концов не задаться вопросом: и что же все это значит? Череда великих завоеваний и громких поражений, взлеты и падения цивилизаций, поступки неординарных героев и воля толпы – какая логика просматривается за всем этим? Можно ли утверждать, что у истории есть какие-то определенные законы? Справедливо ли называть наукой такую дисциплину, которая то и дело опровергает собственные постулаты?
Уилл и Ариэль Дюрант не считают историю наукой. Их взгляды на это более гибкие. Описание исторических событий «является лишь ремеслом, родом искусства и философии: ремеслом – добывания фактов, искусством – привносить порядок в их разрозненный и бессмысленный ворох, философией – ищущей в них прозрения о будущем».
Факты добываются не так легко, как может показаться. Люди стали записывать исторические сведения (или то, что им казалось таковыми) 5 000 лет назад, но лишь некоторая часть исторического процесса задокументирована, при этом сохранившиеся свидетельства отнюдь не беспристрастны.
«История будет благосклонна ко мне, ибо я собственноручно собираюсь ее писать», – недаром сказал как-то Уинстон Черчилль.
А значит, и привнести порядок «в их [фактов] разрозненный ворох» тоже не так просто. История Европы, рассказанная китайским историком, будет отличаться от той, которую увидит его британский коллега.
Это еще и потому можно назвать искусством, что мы охотно прибегаем к мысленным экспериментам, подчас небесполезным. Что, если бы Британия пала в 1940 году под натиском фашистов? Что, если бы Гражданская война в США закончилась победой южан? Если бы, если бы…
Наконец, то, что уже случилось, не гарантирует повторения аналогичного сценария. И все-таки человечество – по крайней мере, самые сообразительные его представители – не желает дважды наступать на одни и те же грабли. Мы хотим быть примерными учениками. Каким же учителем окажется история?
Существует ли проклятие географии
Все начинается с земли, которую люди открывают или захватывают. И ее не так уж много. Для сколько-нибудь успешного проживания нашего вида пригодно лишь 12 % суши от общей ее площади. Все остальные места – от высушенных пустынь до топких болот – отнюдь не гостеприимны. С давних пор люди предпочитали селиться вдоль рек. Реки – артерии цивилизации.
История Египта неразрывно связана с Нилом, история Индии – с Гангом, история Китая – с Янцзы, история Австрии – с Дунаем.
А в XV веке человечество открывает океанские пути, и это почти сразу приводит к перераспределению мировой власти.
В 1498 году Васко да Гама со своей командой обогнул Африку, достиг Индии и нашел прямой торговый путь в Азию. Генуя и Венеция сразу потеряли статус центров мировой торговли – ими стали Испания и Португалия.
Географический фактор истории нельзя преуменьшать. Стала бы Британия столь влиятельной, не будь она островом, надежно защищенным морем, но при этом достаточно близким к Европе, чтобы влиять на нее?
Не менее важны и те богатства, которые человек может отыскать в глубинах занятой им земли. Золото, уголь, а с недавних пор и нефть становятся стратегическими преимуществами тех стран, где их удалось найти. В то же время это лишь материал для торговли, им распоряжаются люди.
Индийский хлопок и пряности обогащали не Индию, а Британскую империю.
География диктует начальные правила игры, но играть по ним – нам.
Природа берет свое
Homo sapiens – единственный вид на земле, который добился ключевых преимуществ в выживании благодаря собственной сообразительности. Мы изменили облик планеты больше, чем какие-либо иные существа. В то же время мы ни в коей мере не забыли нашу исконную природу. Мы остаемся животными.
Соревновательность, столь свойственная нашему виду, вовсе не исключительная его черта.[1]Все живое борется за еду и место под солнцем. Вот почему войны – неотъемлемая часть истории. Мы создаем все более обширные коалиции (ООН включает почти 200 государств), однако конца войнам не видно. А в основе всего – борьба за ресурсы.
В природе царствует естественный отбор, и человечеству за тысячи лет своего развития не удалось избавиться от его бремени. Мы рождаемся неравными – с точки зрения генов, социального статуса и многого другого. Неравенство – предмет рассуждения философов всех времен, в особенности социалистов. Они грезят о свободе и равенстве, далеко не всегда признавая, что это, вообще говоря, противоречащие друг другу условия.
Можно предпочесть свободу в ущерб равенству, как это было в Америке XIX века. Или равенство в ущерб свободе, как в СССР.
Единственный компромисс заключается в том, чтобы обеспечить хотя бы частичное равенство путем внедрения качественной законодательной системы и всеобщего образования.
С точки зрения матери-природы быстрый рост рождаемости в Африке и Китае – несомненное благо. Историк же увидит однозначную связь между высоким уровнем рождаемости и низким уровнем жизни.
Однако воли к жизни многочисленные беднейшие народы не теряют и тем неизменно устрашают менее населенные страны
