Чтобы заставить себя заметить, нам пришлось растянуться от Берингова пролива до Одера…
П. Чаадаев
Хуже всего не то, что известное количество людей терпеливо страдает, а то, что огромное количество страдает, не осознавая того.
М. Лермонтов – Юрию Самарину
Помню в ленинградских ресторанах официантов седовласых и величественных, как английские лорды. Были и такого же типа музыканты в ресторанных оркестрах. Однажды в семидесятых были с отцом в «Метрополе» на Садовой (любил он этот ресторан). Играл оркестр – все в форменном, тёмно-синем с серыми обшлагами. Среди прочих, солидный дядька тряс двумя большими шарами-погремушками. Что-то там латиноамериканское шло.
Отец, уже подвыпивший, хихикнув, сказал: «Это он показывает, какие у него яйца…»
Любил шуточки подобного рода. А еще было у него хобби отнюдь не безобидное: прихватить для коллекции карточку меню. А лучше – пепельницу. Копеечную, стеклянную – но из самого́ «Метрополя»!
В НИИ, где работала мама, в шестидесятых – семидесятых годах был инженер по фамилии Кобылянцев. Седой, высокий, сухой, с крупным костистым лицом, оправдывающим «лошадиную фамилию». Воевал, отставной офицер.
Любимой верхней одеждой Кобылянцева была прорезиненная армейская плащ-палатка. С прорезями для рук и огромным капюшоном. Человек в ней напоминал памятник самому себе.
Во время обеденного перерыва Кобылянцев всегда направлялся не в институтскую столовую, а в ближайший разлив в районе Суворовского проспекта, который он, как и все местные пьющие, называл почему-то «Узбечка». Там он не спеша выпивал два стакана портвейна. А на закуску у него всегда был при себе свернутый из газеты кулёк сушеных снетков (которые идут скорее к пиву). Таков был его ежедневный обед.
И сотрудники, и начальство знали об этой его слабости. Но кто попрекнет ветерана? К тому же после обеда Кобылянцев бывал к коллегам заметно добрее…
Сколько помню бабушку по отцу – всё она шила, шила, шила… Огромный дубовый стол, за которым можно было играть в настольный теннис, завален лоскутами разнообразной материи. Череда каких-то «профессорских жён», приходящих на примерку. Непременный панбархат. Когда-то бабушка работала в ателье «Смерть мужьям» на Невском, но пенсию не получала, все документы о стаже сгорели. И всё время была опаска перед соседями по коммуналке – ведь шьёт без патента, могут сообщить «куда следует». Так и увезли ее в 84 года от этого стола в больницу, откуда уже не вернулась.
Был у бабушки американский журнал мод. На развороте, под крупной надписью GLAMOUR, – фотография лежащей в купальнике девушки. Подпись: «Наша фотомодель Джейн Фонда». Первые шаги будущей кинозвезды.
Так еще в конце пятидесятых узнал я это слово, ставшее одним из самых ходовых в нынешней России.
…Какие замечательные драки один на один бывали в младших классах школы! Помню, подрались с Гришкой Футерманом прямо на уроке. А когда обоих выгнали из класса, продолжили в пустом коридоре. Чуть друг друга пионерскими галстуками не удавили!
Пожары в Доме писателя им. Маяковского в 1993 году были похожи на поджоги. Не все помнят, что несколькими днями раньше основного пожара было «возгорание» в другой части здания, у Мавританской гостиной. Его быстро потушили. А дня три-четыре спустя – пожар уже в другой части здания, в районе Белого зала, который и спалил почти всё внутри.
Сейчас дом восстановлен, но принадлежит частному лицу. Хотя когда-то Шереметьевский особняк был подарен писателям «советским правительством».
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru
