→→→
В стародавние времена в одной из конюшен работал конюх Савва Христофорович Шпонкин. Росточку невысокого, сложения хлипкого, лицом невзрачный. О своей персоне, тем не менее, был наивысочайшего мнения. До восьмого класса учился в английской спецшколе, набрался там всяких иноземных фразочек, которые с пафосом вставлял куда след и не след.
Любил Шпонкин томно и безнадежно кобылу Елизавету. И какая ж она была красавица! Пышная грива, изящный подгрудок, упругая холка, стройные плюсны, статная репица. Когда Елизавета вскидывала голову, мощно втягивала ноздрями воздух и, обнажив великолепные зубы, делала вот так: «Иго-го-о-о!», то все – от молодых жеребят-первогодков до старого мерина Мерина, сходили с ума от вожделения.
Свои похотливые желания Шпонкин умело скрывал от окружающих. Только изредка, когда никто не видел, стирал щеткой пот с разгоряченной прогулкой стати Елизаветы и с тихим вздохом приговаривал: «Зэт зэ вэй зэ кукиз крамблз…»1.
Одним погожим ранним утром в тихой конюшенной жизни Шпонкина появился Феодор Кхоладзе. Представился менеджером по продаже известной косметической марки. Несмотря на потливость, выглядел он томно и выразительно. Все девушки были без ума от Феодора и тех заморских штучек, которые он предлагал.
Скрабы, гели, жидкое мыло и шампуни от перхоти заполонили конюшню. Лошади стали чесаться и болеть от парфюмерных запахов. Гордость конюшни и неоднократный победитель всесоюзных скачек за приз газеты «Известия» быстроногий Светопуком (аббревиатура от «Светлый путь коммунизма» – раньше было принято давать такие имена породистым жеребцам) занедужил «медвежьей» болезнью, стал слаб и раздражителен.
Начальник конюшни Дрыков Яков Михайлович, мужик крутого нрава, вызвал к себе Феодора.
– Что ж ты делаешь, Феодор? – стукнул он кулаком по столу. – Ты зачем наших работниц к гигиене приучаешь? Вот наш главный бухгалтер Клава Игнатьевна Бурова стала мыться два раза в неделю, побрила ноги, сделала педикюр и… таинственно вышла замуж! Кто теперь цифры непосильные складывать будет? Кто фураж и укормку будет планировать? Дебет с кредитом сводить? Иль ты коников наших мечтаешь со света белого свести?
– Зря ты так ополчился на меня, Яков Михайлович, – опустил голову Феодор. – Любы-дороги мне ваши коники, нет вины моей в трансформации Клавы Игнатьевны! Но, раз уж зашла речь о девайсах мыльно-рыльных, расскажу тебе одну весьма поучительную и занятную историю.
Весь во внимание обратился Яков Михайлович.
→→→
– В одном дремучем лесу жила-была добрая фея Агидель, – начал повествование Феодор. – Матерью ее была златокудрая царица полей Изинерва, отцом – грозный царь Далдон. От матери Агидель унаследовала нежную женственную красоту, от отца – решительность и мужественность характера. Росла она одинокой, печальной. Родителям было не до нее. Мать владычествовала в полях, дипломатией и ратным трудом усмиряя воинствующие племена иван-чая и мать-и-мачехи, отец – великий завоеватель, находился в бессрочных сражениях с грозными соседями-недругами.
Ночами Агидель любила уходить к пруду и голой танцевать у темной воды. Только в этих одиноких танцах при свете луны она ощущала себя полной жизненных сил и девичьего энтузиазма. Однажды, танцуя так у берега пруда и повинуя свое гибкое молодое тело такту звучащей в ее голове прекрасной мелодии, Агидель совершила очередной pas de chat, но подвернула ногу и рухнула в воду.
– Ой! – вскрикнула она.
– Вот корова неуклюжая! – раздалось откуда-то из воды.
– Кто здесь? – испуганно вскрикнула Агидель.
– Хто-хто, дед Пихто! – ворчливо заговорил кто-то неприятным брюзжащим голосом. – Ходют тут, танцуют! Щук распугивают, лягушек нервируют потугами танцевальными.
Из воды показался маленький человечек, не выше полуметра.
– Ой! – еще раз вскрикнула Агидель. На этот раз от стыда – она осознала, что стоит перед неизвестным человечком голая. – Я и не знала, что тут есть кто-то живой, – виновато произнесла девушка, пытаясь прикрыть руками интимные места.
– Можешь не прикрываться! – презрительно заявил человечек. – Мне твои великанские прелести не к радости! Да и танцуешь ты дурно. После pas de ciseaux одна из ног через passé par terre должна проводиться назад, в позу arabesque. А у тебя что? А как ты делаешь demi-plié? Кто тебя учил такому demi-plié? Просто ужас какой-то! Лягушкам на смех!
– Научи меня, как надо, дед Пихто! – попросила Агидель.
– Какой же я тебе дед! Я – гном-гиппоном Апполинарий. Мы, гномы-гиппономы, живем по тыще лет, а мне еще и пятисот нету! Сто последних лет живу в этом пруду, питаюсь лягушками, заедаю тиною, слежу за порядком, рыб ращу. Тишину люблю и покой. А ты сюда ходишь чуть ли не каждую ночь, шумишь, спать спокойно не даешь. Лягушки от твоих fouetté от хохота лопаются.
– А что ж мне делать, дедушка? Мать моя голой грудью борется за женское равноправие мать-и-мачехи против косных предрассудков иван-чая, отец не выдержал, ушел к Шамаханской царице. Грустно мне, тоскливо. Пообщаться даже не с кем в лесу нашем дремучем, окаянном! Для кого расцвела моя роза? Для чего я десять лет в балетную школу ходила, пуантами ноги в кровь стирала?
