НЕПРИМЕТНЫЕ ДЛЯ ГЛАЗА
АЛМАЗЫ
***
Невзначай, как струна от смычка,
оживлённая прикосновеньем,
задрожала, стряхнула века,
зазвучала – и в то же мгновенье
заарканила сердце строка
незнакомого стихотворенья.
Так случается: издалека
дуновеньем сердечных созвучий
западёт в тебя чья-то строка –
и живительный импульс получен –
как желанная влага из тучи,
как младенцем глоток молока.
***
Грядущими метелями пугает
последний перед заморозком дождь.
По слякоти куда-то там шагая,
навстречу осени,
ссутулившись, идёшь.
И смотришь под ноги
рассеянно и тупо,
прохладой мелкой мороси дыша.
Промокший тротуар,
зонта продрогший купол,
ненастный день, мятежная душа.
В согласье с осенью
и хмарь на небосводе,
и под ногами волглые листы.
Как лишние отвергнутыми бродят
не по погоде светлые мечты.
***
Жизнь – в ладонях кристалл ледяной –
промелькнуло в сознании где-то,
и мгновенно со скоростью света
эта мысль распрощалась со мной.
День за днём в безвозвратность бежит
всё быстрее, быстрее, быстрее…
и сама же дыханием грею
тот кристалл, что в ладонях лежит.
День за днём от живого тепла
разрушаются хрупкие грани,
и однажды кристалла не станет,
потому, что в ладони взяла.
Не хочу! Не хочу! Не хочу!
Обращаюсь со льдом осторожно,
всё же капельки чувствую кожей –
каждой капле секундой плачу.
Нежеланные мысли гоню,
отвлекаюсь, и всё же, и всё же
изменить ничего невозможно –
сами тянутся руки к огню.
***
Синеватый свет из окна
поселил в душе непокой.
Вечер, сумерки, тишина,
карандаш, блокнот под рукой.
В черноте неведомо откуда
метеоров яркие штрихи…
Ничего загадывать не буду.
Ночь, новорождённые стихи –
ни о чём, кому какое дело,
что пыталась разглядеть в ночи.
Щурится луна осоловело,
утро, фар неяркие лучи,
кофе, душ…
В устойчивости зыбкой –
толкотня, троллейбус, дребедень…
Вежливость, приветливость улыбки –
это день, рабочий людный день.
***
Уж невезучая, так невезучая,
видимо, сбились весы у Небес:
ладно, орбита неверно закручена,
но и у счастья большой недовес.
Недоотвешено – недополучено,
а ведь безропотно стану потом
слабой травинкою, капелькой в туче
или на ветке дрожащим листом.
Боже, прости за крамольные речи,
но не на самом счастливом пути
дай напитаться теплом человечьим,
после хоть в камень меня обрати.
О хорошем
Я придирчиво смотрела на прошлое,
я с фонариком искала хорошее,
от обиды разглядела не сразу
неприметные для глаза алмазы.
Осыпается невзрачное крошево,
проявляются алмазы-горошины,
пусть горошина и невелика,
на дорожке набралось полмешка!
Сколько ж раз мне довелось наклониться!
Ломит плечи и болит поясница,
но прозрению внезапному рада:
присмотреться повнимательней надо.
***
Смирилась, дышится легко:
пейзаж дописывает осень.
И вдруг на холст судьбы наносит
любовь уверенным мазком.
И погружаюсь в маяту,
не замечаю листопада –
люблю и рядом пустоту
не удостаиваю взгляда.
Ещё б чуть-чуть – и расцвела
в преддверии зимы суровой,
но осень для мазка второго
с палитры краски не взяла.
***
Атрофирован ген везения,
так и живу.
Невезучая, по течению
тихо плыву,
на мимозу весной похожа я,
тронь – и свернусь.
Ненадёжно под тонкой кожею
спрятана грусть.
Атрофирован ген везения –
плохи дела.
И амура стрела весенняя
мимо прошла.
Изнуряю себя вопросами,
глупая, жду,
и в последний вагон с откоса я
не попаду.
Атрофирован ген везения,
нужный такой,
пред иконою – на колени я,
слёзы рекой.
Довелось уродиться гордою –
гордой умру –
в иссушающем душу городе,
не на яру.
Атрофирован ген везения,
ген перемен.
Атрофирован, вне сомнения,
не для гения главный ген.
***
Барабанит по зонтам дождь,
по стеклу и по крестам рам,
просветления в душе ждёшь
и уже не первый день – в хлам.
Истязает тишиной дом,
надоедливой тоски гнёт.
Допиваешь кальвадос, ром,
обжигаешь коньяком рот.
Напиваешься в умат, в ноль,
погружаешься в тепло грёз,
неизбывную в душе боль
охраняешь, как цепной пёс.
Уязвимою душой наг,
зазвонивший телефон – прочь,
расшатает алкоголь шаг,
на голгофу позовёт ночь.
Притупляется к утру взгляд,
папиросный обволок смог,
То ли рай в твоей душе, то ли ад,
не рассмотрит через смог Бог.
***
Канут в ночи бессонные
нелюбимые, бывшие,
ни в кого не влюблённые
и почти разлюбившие –
с хомячками, собачками,
попугаями, рыбками,
с иностранными тачками,
со своими ошибками.
Тет-а-тет с сигаретою
тут и там отгоревшие,
кем-то не отогретые,
никого не согревшие,
со своими потерями,
со своими утратами,
дефицитом доверия
беспощадно распятые.
Приоткроют лишь строками
да случайными фразами,
что за чёрными окнами
пустота мокроглазая.
***
С тетивы скользнув умело,
разлетелись, как пришлось,
выбирая цели, стрелы –
по Вселенной понеслось
всё, что в, них, желанных, пело,
и кипело, и горело,
замирало и робело
и, едва стрела задела –
сердце вмиг разорвалось.
Зашивала, зашивала –
как попало, вкривь и вкось.
С той поры на сердце алом
узелков, рубцов немало –
как лоскутным одеялом
обернулось – не срослось:
умирало, оживало,
но болеть не перестало
и от жизни отреклось.
Ах, амур, стрелок умелый,
не печалься – улеглось:
потускнело, помрачнело,
онемело, омертвело,
до нутра заиндевело,
в одиночество вплелось.
И обмолвиться не смела,
как душе единым целым
с этой раною жилось.
.
***
Отвосхищалась, отцвела,
прозрела – и оттрепетала –
его низвергла с пьедестала,
куда сама и вознесла.
А от себя спасенья нет:
