Глава I. Пять точек до тишины
«Город – это не место. Это испытание. Если пройдёшь, он тебя запомнит. Если нет – ты забудешь, что был.»
– Из устного предания Петроградской линии
С детства я мечтал ехать. Куда угодно. Лишь бы ехать. Мне не нужен был повод – достаточно было, чтобы мама сказала: «Собирайся». В этот момент дом менялся. Воздух становился другим: пахло клеёнкой, шампунем в дорожной упаковке, свежевыстиранной рубашкой, которая поедет в поезде. Мы собирались неспешно, но с азартом. Вещи укладывались в сумку с ромбиками, термос щёлкал крышкой, бутерброды ждали в фольге. Я замирал: скоро поезд. Скоро – за окном всё пойдёт назад.
Путешествия с мамой были ритуалом. Поездки к бабушке, на Байкал, даже просто на автобусе до Шелехова – неважно. Главное – путь. Мы ехали вдвоём. Отец… как сказать… он существовал. Где-то. Не в нашей семье, а в пространстве. У нас было своё маленькое кочевье: мама и я. И чемодан, у которого постоянно ломалась ручка.
Когда я вырос, это чувство не ушло. Оно затихло, спряталось. А потом – прорвалось.
Въезд
Летом 1999 года я впервые поехал один. Совсем один. До этого – институт в Иркутске, диплом, жара. Потом – билет до Ленинграда, который снова стал Петербургом. Меня ждала двоюродная сестра – студентка университета культуры. Летнее общежитие, почти пустое. Стены, пропахшие студенческими ночами и супом из кубика. Всё было непривычно. Но вкусно. Свободно.
На третий день я пошёл гулять один. Город был как песня, у которой я знал мотив, но не помнил слов. Я плутал по улицам, перепрыгивал через лужи, пил газировку из автомата. И вдруг – свернул.
Кафе на Васильевском. Смена
Узкий переулок, тень от мокрого фасада, облезшая вывеска. Я толком не понял, как оказался у двери. Внутри – кафе. Странное. Почти пустое.
Бариста – женщина в сером свитере, с лицом, будто списанным с дореволюционного фото. Она даже не спросила, чего я хочу. Только указала:
– Садись. Сейчас к тебе придут.
На столе стоял саквояж. Потёртый, с латунными пряжками. Я сел. Смотрел на него, будто он мог что-то объяснить.
Через пару минут вошли двое – мужчина и женщина, в чёрных плащах и тёмных очках. На улице не было солнца.
Они подошли, не обратив на меня внимания. Один саквояж – забрали. Поставили другой, такой же. Мужчина сказал:
– Тут всё в порядке?
Я только пожал плечами. Они ушли.
Бариста открыла саквояж. Там была улитка. Живая. Медленно шевелилась, оставляя за собой блестящий след.
– Тебе повезло, – сказала она. – Документы они забрали. Ты ещё очень молодой, чтоб сидеть.
Я не стал спрашивать, что она имеет в виду. Просто вышел.
Петербург захватил сразу. Он был не городом, а сценой, на которой всё уже началось, а ты – просто опоздал к началу действия. Петропавловка, Эрмитаж, Невский, Пушкин, Павловск – я бегал, впитывал, смешивал в голове стили, эпохи, запахи, звуки. Всё было впервые. Всё было – навсегда.
Я пытался найти знакомого, с которым переписывался ещё из Иркутска. Он дал адрес. Я пришёл. Постоял. Нажал на домофон. Тишина. Ни записки, ни ответа. Только старая кошка на балконе – и взгляд, как у хранителя тайн, которые тебе не расскажут.
Вечером того же дня я свернул не туда. И начался маршрут.
1. Лопухинский сад. Незавершённое движение
Карта, купленная у перехода у «Гостинки», ничего не говорила. Я пошёл наугад. Солнце было косым, воздух – влажным, как после сна. Калитка, стёртая надпись: сад Лопухинский. Деревья – будто забытые фразы. Дорожки – как мысли, потерявшие направление.
На скамейке сидела старуха и читала вслух:
– Если путь не завершён – не уходи. Не отворачивайся. Не рвись обратно. Город ещё не высказался.
Я сел рядом. Слушал.
Мимо прошёл парень. Без рубашки, в тёмных спортивных штанах и кроссовках на босу ногу. Невзрачное лицо, короткая стрижка. Но тело – как у пловца: сухой рельеф, идеальная осанка. Это было неуместно. Слишком подчёркнуто. Слишком неслучайно.
Он не смотрел на меня, но я знал – видел.
2. Смольный собор. Высота забвения
Белый, слепящий, неподвижный. Смольный был как приговор, который ещё не огласили. Я вошёл. Своды давили. Свет резал. Подошёл к колонне – там, под слоем потертости, была надпись:
Один раз забыл – теперь ты обязан помнить.
Я записал. Не сфотографировал – плёнка дорогая, а память – бесплатная.
На выходе – трое подростков, глядящих в стену. И чуть дальше, у ограды, – он. В майке. С тем же телом, теми плечами. Курил, отвернувшись.
3. Квартира Бродского. Камень
На Литейном музей был закрыт. Под дверью – белый камень. На нём – записка:
Читай молча. Пиши громко. Но не здесь. Здесь всё уже сказано.
Я взял его. Он был тёплым.
Через улицу, в окне напротив – он. На подоконнике, без рубашки. Курил. И смотрел не на меня – мимо. Но точно.
4. Сенная площадь. Шум как проверка
Шум. Переход, лотки, жареный запах. Мальчик с аккордеоном играл одни и те же ноты. Цикл.
Он сел рядом. Парень. Уже в чёрной куртке. Глянул:
– Ты дошёл. Теперь можешь выбирать.
– Что выбирать?
– Всё. Или ничего. Пятая точка – это ты.
Он ушёл.
5. Финал. Ты
Я стою на мосту. Камень в кармане. Город позади. Город – передо мной. Я думал, будет разгадка. Но она – в тишине. В этой паузе между вопросом и ответом.
