– Давайте вот эти, беленькие, пять штук, пожалуйста. Да-да, в упаковку и в бумагу сверху, мне в театр. Чтобы достояли до конца спектакля, – с какой-то оправдывающейся интонацией говорила она.
Анечка Сазонова торопливо расплатилась за букет и выскочила из подземного перехода на перекрестке «Чеховской», «Тверской» и «Пушкинской», где обычно покупала цветы. До многих театров отсюда было рукой подать или ногой дотопать, кому как нравится.
Сегодня она торопилась. Прохожие спешили в церковь в рождественский сочельник, а она – в театр. Театр был ее храмом. Обычно в выходные и праздничные дни удавалось спокойно пройтись по центру, выпить капучино или карамельный раф, откушать десерт. Ей нравилось это устаревшее слово «откушать», от которого веяло дореволюционными временами, иным укладом и скоростью жизни. Анечка трудилась в библиотеке и слыла любительницей классической литературы.
Но сегодня в доме были гости, две супружеские пары родительских друзей, которые всенепременно просили Анечку «что-нибудь сыграть», и отделаться от них было не так-то просто. Нет-нет, она с уважением относилась и к кругленьким и румяным Петру Аркадьевичу и Анастасии Владимировне, и к сухощавым Вениамину Андреевичу и Лидии Карловне, которые высоко ценили ее игру на фортепиано. Но театр… Самым страшным кошмаром, изматывающим несчастную девушку, был тот, в котором она опаздывала на спектакль или вовсе пропускала театральный выход по забывчивости. В реальности она опоздала лишь однажды, перепутав время начала спектакля в выходной день. В тот самый театр, куда сердце и ноги неумолимо влекли ее сегодня.
Еще одной страстью Анечки была музыка. Она играла на фортепиано и сочиняла мелодии. Но кому об этом расскажешь? Слишком прагматичные родители не разделяли подобного интереса, подружки помышляли о кавалерах, и иные мысли у них считались «старомодными» и «непрактичными». «Если бы ты хоть деньги на этом зарабатывала», – уныло тянула эффектная брюнетка Лина, соседка по лестничной площадке. Анечка же любила сам процесс творения и авторских терзаний. В глубине души ей хотелось и славы, и известности, но в первую очередь – интереса к ее музыке, а не денег, вернее, не только денег. Писать на заказ не получалось, связей у нее не было, так и работала – в стол. Музыка требовала вдохновения, за вдохновением Анечка ходила в театр.
Больше всего она любила бежать в театр с цветами. Это создавало дополнительное ощущение праздника – возможность подарить радость актеру или актрисе, которые произвели на нее наиболее сильное впечатление в спектакле или «по совокупности заслуг». Благодарность переполняла, хотелось протягивать цветы на сцену во время поклонов, рассказывать актерам лично о пережитых эмоциях. Чаще всего признательность во второй или третий поход на спектакль находила выражение в розах и хризантемах, реже – в иных цветочках. Иногда она не выдерживала и ждала кого-то на служебном входе, торопливо и восторженно говорила в течение минуты или двух, затем раскланивалась с актерами и в приподнятом настроении возвращалась домой. Это случалось скорее редко, потому что подойти Анечка решалась только к тем представителям актерской профессии, за кем наблюдала на сцене не один год, неоднократно пересматривая все доступные спектакли. Эта насмотренность роднила ее с объектами восторга. Они уже не казались ей жителями другой планеты, чужими и далекими существами. Ее всегда удивляло, как по окончании спектакля актеры спешили к машинам и метро, обгоняя ее, в джинсах и бейсболках, в теплых шапках и кожаных куртках, в футболках и кроссовках. Заканчивалась театральная магия, и все возвращались к будничной жизни.
