В затяжных сумерках поздней осени, когда ветры, холодные и беспокойные, стучат в окна и шорохом листьев наслаиваются на городской шум, четырнадцатилетний Ярослав возвращался домой. Узкие и серые улицы тонули в полумраке, а слабые огоньки фонарей бросали тусклые тени на его худощавую фигуру. Он шел, не спеша, с поникшей головой, словно обдумывая что-то важное, что не мог бы сказать никому.
Это был скромный мальчик, почти незаметный среди сверстников, всегда с книгой под мышкой и взглядом, ускользающим от чужого внимания. В школе же Ярослав становился удобной мишенью для их насмешек и злых шуток. Одноклассники находили удовольствие в том, чтобы издеваться над его неловкими движениями, старой одеждой и каким-то, на их взгляд, слишком тихим и странным поведением.
Школа была для Ярослава не местом для получения знаний, а местом выживания, местом, где каждое утро начиналось с ожидания нападок. Он привык прятаться, избегать случайных взглядов, заранее угадывать, где можно сесть так, чтобы не привлекать внимания. Однако этим ничуть не спасался – даже когда его не трогали, он ощущал на себе тяжелые взгляды, будто подстерегающие его до первой возможности.
Дома всё было тоже непросто, но как-то спокойнее. Мать – женщина, уставшая и измученная – содержала его как могла, и, хотя он замечал, как усталость все больше сжимает её плечи, он знал, что для неё он единственное дорогое, что осталось в ее жизни. Она порой упрекала его за молчаливость, боясь, что эта странная тишина делает его еще более уязвимым. Но что бы могла сделать мать? Она сама чувствовала себя как птица, оказавшаяся в чужом вольере.
Время от времени, словно ночной кошмар, в их квартиру возвращался отец. Мужчина с запавшими глазами, тяжелым взглядом и глухим, хриплым голосом, насквозь пропитанный алкоголем. Когда он появлялся, их дом наполнялся тягостной атмосферой. Ярослав видел, как мать стремительно тускнела при одном его появлении, как вспыхивали меж ними короткие споры, пока в конце концов она не выставляла его за порог с тяжелым сердцем и тихим отчаянием. Тогда снова воцарялась тишина, но уже другая, болезненная, словно тревога, что вот-вот взорвётся новой бурей.
Так проходили дни Ярослава – в ожидании боли и в привыкании к ней. Лишь в книгах, которые он всегда носил с собой, он находил минуты забвения. Слова, погружаясь в его мысли, превращались в яркий мир, где ему не нужно было прятаться, где его герои были смелыми и свободными, где правда звучала на каждом шагу. Он знал, что таким как герои его книг не станет, но книги поддерживали его, дарили силу, хотя он и не верил, что когда-нибудь сможет выйти из этого сумрака, в котором его словно заперли.
Тем вечером, вернувшись домой, он скинул рюкзак на пол и, не разуваясь, прошёл к своему столу. Его комната была скромной: деревянный стул, стол, стопка книг у стены и лишь одинокий свет настольной лампы, светивший чуть тускло, как сам Ярослав. Он сел и открыл книгу. В её строчках он мог потеряться, уйти куда-то далеко, где мог забыть о тех издевательствах, что остались за школьными стенами, о холодной улице, о тревожном доме и об отце.
Ярослав долго сидел над книгой, погруженный в чтение. Лишь спустя несколько часов он услышал, как хлопнула входная дверь. Шаги матери, тихие и медленные, заставили его вздрогнуть. Он встал и вышел в коридор.
Мать устало улыбнулась, заметив его.
– Ты еще не спишь? – прошептала она, будто боялась разбудить что-то скрытое за стенами.
– Читал, – тихо ответил Ярослав, пожимая плечами.
Она кивнула, сняла шарф и повесила его на крючок, затем потянулась к сыну и осторожно провела рукой по его волосам, как будто он был маленьким.
– Как в школе? – спросила она, стараясь, как всегда, звучать непринужденно.
Ярослав отвел взгляд. Эти вопросы были для него самыми тяжелыми – будто требовали ответа, которого он не знал.
– Нормально, – ответил он, опуская глаза.
Мать, кажется, хотела спросить еще что-то, но так и не решилась. Она лишь тяжело вздохнула и направилась на кухню, жестом пригласив его сесть рядом. Ярослав прошел следом и сел напротив, глядя, как она разливает чай.
– Ты не боишься… в школе? – неожиданно нарушила тишину мать.
– Бояться? – Ярослав поднял голову, стараясь понять, о чем она. – Нет, не боюсь… – Он вдруг смутился и поспешно добавил: – Правда.
– Знаешь, Ярик… – она сделала паузу, собираясь с мыслями, – если кто-то тебя обижает, ты можешь мне сказать. Не надо держать это в себе, ладно?
Ярослав молчал. Он знал, что сказать что-то значило дать матери понять, как ему на самом деле тяжело. Но какой был в этом смысл? Она и так слишком многое видела и, вероятно, слишком многое понимала. Он кивнул, не произнеся ни слова.
Через несколько минут тишины его мать опять заговорила, не поднимая взгляда.
– Ты ведь знаешь, что папа скоро вернется? – её голос был настороженным, будто она боялась, что даже его упоминание ранит Ярослава.
Он снова отвел взгляд. Отец…. Когда он был рядом, дом пропитывался невыносимым напряжением, словно воздух становился гуще и тяжелее.
– Когда? – тихо спросил Ярослав.
