Дорогие друзья!
Вы держите в руках мою первую книгу.
Это история одного мира, в которой, на фоне разворачивающихся глобальных событий, акценты расставлены на личностных трудностях, внутренних переживаниях и трансформациях героев.
Можно сказать, это история пути души.
Она пришла мне в голову уже очень давно и с тех пор осталась в моей жизни. Есть чувство, что всё это на самом деле существует в каком-то слое реальности, происходит где-то в одном из бесконечного множества вариантов вселенной. Мне нравится думать, что этот мир жив. Он живет в том числе и благодаря тому, что книга о нем написана и вы читаете ее. Таким образом мы можем заглянуть в иное, выйти за границы обыденности и оказаться в торжественно-мрачном Ледуме, а затем – в блистательной и пышной Аманите.
Надеюсь, Ювелирный мир станет и вашим миром тоже. Наука тут уживается с магией, а святая вера, не желая сдавать позиций, сеет страх и террор. Любовь превратилась в товар, а искренние чувства редки – и всегда идут под руку со смертью.
Краеугольный камень этого мира – город Ледум, ледяной алмаз Севера. Он прорастет сквозь вас – незаметно, как хищный сорняк, так крепко, что нельзя вырвать. Вы будете любить его или ненавидеть, а скорее всего – и то и другое сразу.
Добро пожаловать в Ледум!
Глава 1,
в которой все только начинается
– Прошу прощения, сэр. Гость, которого вы ожидаете, прибыл.
На полированном письменном столе царил образцовый порядок. Толстые, увесистые связки писем, стопки крепко сшитых листов, сафьяновые тетради, книги в мягких шагреневых переплетах, разных мастей описи – идеально организованные бумаги на любой вкус, если тот в достаточной степени извращен педантизмом. Сам стол мог бы служить, пожалуй, достойным экспонатом в музее занимательной бюрократии, существуй таковые в Ледуме. Он представлялся не просто столом, нет: столь приземленное, оскорбительное слово определенно умалило бы его значение! Он являл собою начало системы координат, эпицентр событий.
Ни дать ни взять точка отсчета, в разные стороны от которой расплескалась рабочая комната.
Трудящийся за столом человек также выглядел образцово. Преувеличенно аккуратным жестом он закрыл чернильницу и отложил в сторону только что законченный лист. Не отрывая от своего детища глаз, молча вставил в футляр приметное серебристо-белое перо: на раздвоенном наконечнике из легкого металла красовалась затейливая гравировка.
Ализариновые чернила высыхали, переходя из зеленоватого в интенсивный иссиня-черный, принятый для большинства официальных документов. Когда последний выведенный каллиграфическим почерком знак приобрел бархатный, приятный глазу оттенок индиго, Кристофер накрыл его чистой бумагой и, немного поколебавшись, извлек из ближнего выдвижного ящика револьвер. Удобнее устроив рукоять в ладони, словно бы привыкая к опасной тяжести, он жестом велел камердинеру включить люстру.
Сегодня с делами пришлось припоздниться. В полумраке массивная бронзовая с хрусталем конструкция казалась тучным телом повешенного, застывшим в петле в неэстетичном посмертном окоченении. Не слишком-то добрый знак, когда повсюду мерещатся покойники, однако вполне объяснимый.
И это лишь легкие, невинные отголоски всеобщей истерии последних дней!
Вздохнув, Кристофер посмотрел поверх злополучной люстры, дабы отвлечься от мрачных ассоциаций. Узорчатым куполом над ним расцветал потолок: высокий, бессовестно расписной и выложенный превосходными мозаичными панно – таким и полагалось быть потолку приличного замка.
Что уж говорить, во всей Бреонии маловато нашлось бы архитектурных сооружений, способных соперничать с официальной резиденцией правителя Ледума. Она производила на посетителей неизгладимое впечатление – и, надо признать, вполне заслуженно.
И дело тут не в великолепии замковой стены, не в фасаде, размеренном сложной формы пилястрами и арками, обильно украшенном барельефами и золочеными резными карнизами. Не в изысках фронтонной композиции и декорационных деталей вроде междуоконных ниш, ваз и величавых скульптур на крыше. И даже не в богатстве внутреннего убранства, поражающего воображение самых искушенных ценителей красоты.
Конечно, все это было немаловажно, но самое главное – явленная роскошь, при всей ее головокружительности, демонстрировала утонченность и безупречно строгое чувство стиля.
Кристофера это вполне устраивало.
