В марте 2024 года вопреки обстоятельствам мне удалось оказаться в Европе. На рейсовых автобусах я посетила несколько городов с маленькими пряничными крышами. Шарм сказочных деревушек дополняла тоскливая погода. Днями над головой неслись тучи, ночью стены вздрагивали от внезапно начинавшейся грозы. Почти каждый кирпич был бережно укутан мхом, а потолки старых квартир украшены совместным творчеством дождя и плесени.
В основном свой досуг я проводила в одиночестве – получилось договориться с гидом и не всегда следовать маршруту группы – гуляла, фотографировала, писала путевые заметки по старинке в блокнот, пробовала везде кофе и местную выпечку. В первом же городе своего путешествия я купила резиновые сапоги с маками насыщенного зеленого цвета. Это был главный сувенир из путешествия. Почти трофей. Еще один трофей – кусочек старой плитки, по типу португальской, со стены магазина с удобрениями. В этих деталях я находила саму суть места, его наиболее справедливый портрет.
Мне нравилось мое одиночество. Не приходилось говорить. Я много наблюдала за местными и думала об их повадках, жилищах, предпочтениях в еде и одежде. В голове порой проносился звенящий гул, напоминающий вой ветра в пустой комнате. Так редко мы находим время для себя, что сначала тишина кажется нам пугающей. В неловких паузах в лифте нам обычно дискомфортно. Мы стараемся завести разговор с коллегами, соседями, родственниками за столом на празднике. И в этих разговорах растрачиваем себя настолько, что отвыкаем от голоса мыслей, их медленного течения в голове. Я тоже сначала испугалась тишины. Но позже она начала приносить мне спокойствие. И сейчас я понимаю, что выбраться из тех необычайных обстоятельств, в которых я оказалась, мне как раз помогла пустая голова. В этом состоянии по плану я должна была провести месяц с небольшим. К концу подходила третья неделя.
Приехав в очередной сырой городок на два с половиной дня, я решила больше следовать маршруту своей группы. В основном, ее составляли европейские старички и азиаты. Компания довольно шумная и надоедливая, но не неприятная. (Тут обязательно оговориться. Мне бы не хотелось, чтобы вы посчитали меня мизантропом или социофобом. Я работаю журналистом, участвую в городских мероприятиях. Для меня общение – средство к существованию, поэтому отдыхаю я наедине с собой.)
Две тетушки из Китая мне особо приглянулись, потому что много смеялись. Они знали язык, но по-разному: одна была преподавателем английского в университете, поэтому ее акцент был почти незаметен, а вторая вроде и говорила, но знакомых созвучий для меня, дальневосточницы, было больше в ее родном языке. Я понимала ее из контекста ответов первой. Мы мило поболтали о доме и политике во время перекуса холодными крендельками с кунжутом, пока все грузились в заказной автобус. Оказалась, они фанатки Путина. Я рассказала, что моя бабушка тоже и что она родилась с ним в один год. Совместными усилиями мы посчитали, что это был год дракона. Тетушек вдохновило культурное единство, и они настойчиво угостили меня острыми корешками чего-то. Мой нос неконтролируемо сморщился, и я дважды чихнула. Подружек это позабавило. Одновременно меня раздражала и восхищала в китайских тетушках их беспардонность. Они наперебой сватали мне своих братьев, племянников и других родственников, даже не поинтересовавшись моим семейным положением. Наверное, в этом был единственный минус путешествовать без сопровождения. Я подарила им на память сувенирные закладки и элегантно закончила разговор.
Группа заселилась в маленький отель, рассчитанный на семейные пары. Мне удалось забронировать единственный одноместный номер, о чем я пожалела позже. В отельных комнатах отелей всегда было холодно, и я уже привыкла. Но здесь это ощущалось в разы сильнее. Непрекращающийся ночами дождь выстужал маленькую комнату на четвертом этаже. Я уже трижды просила принести мне еще одеял и что-то сделать с щелью в оконной раме. Последний раз уставший консьерж принес мне вязанное лоскутное одеяло, которое не относилось к отельному белью. Я решила больше не тревожить персонал. Заварив чай и надев флиску, я посмотрела в окно. Улицы были мертвы. Даже не все вывески горели. За три недели я уже привыкла. Но в свою первую ночь, проголодавшись около часа и выйдя в поисках сэндвича, я была возмущена отсутствием круглосуточных магазинов. Побродив под бурчащие мысли и негодования своего живота мне тогда пришлось вернуться ни с чем и дожидаться завтрака в отеле, который, к слову, был очень домашним. Глазунья с сосисками для каждого из девяти постояльцев и горький кофе со сливками были очаровательны. Вспомнив, что в сумке у меня лежат теплые носки из верблюжьей шерсти и горчичники на случай болезни, я отвлеклась от воспоминаний. А через четверть часа смогла наконец согреться и заснула. Так прошла первая ночь в этом городке.
Утром группа не осталась на завтрак в отеле. Мы ели в просторном кафе с большими окнами. Находилось оно на холме. Шли до него пешком. На удивление утомились немногочисленные молодые, захныкала четырехлетняя светловолосая девчушка, кажется, из Словении. Она носила маленький очаровательный бантик на тонкой небрежной косичке, который уже научилась завязывать сама. Все проголодались и на входе в узкую дверь возникло столпотворение. Меня это рассмешило. Я поспешила достать телефон и сфотографировала носорогов у водопоя. «Эта дверь никогда не видела такого ажиотажа», – подумалось мне. Я обернулась и увидела город в перспективе. Дома, выровненные словно солдатики на параде, образовывали сетку. В конце улицы тонкой полоской в тумане виднелось холодное море. Тучи рассеивались. Небо стало белым. Казалось, даже может выйти солнце. Я зашла в кафе и села у окна. Рядом справа ел кашу интеллигентного вида дедушка. Он, как и я, путешествовал один. Но ему это радости не доставляло. При любой возможности он заводил рассказ о своем прошлом и надеялся, что хоть кому-то это будет интересно. Мужчина когда-то был актером, по своему же замечанию, «вечно и несправедливо на вторых ролях». Единственная душа, которая искренне в нем была заинтересована, носила бантик на тоненькой косичке. Девчушка периодически таскала деду свои находки и телефончик мамы, чтобы показать, что творится на экране, и, конечно, получить посредственно сыгранное одобрение. Мама чаще ругала девочку. Но не от злобы, а от беспокойства. Это была полная женщина лет сорока без мужа и других детей. Свою драгоценную дочь она берегла как нежную жемчужину.
